Все против попаданки - Даниэль Брэйн
Отец Андрис поманил одну из сестер — Доротея, вспомнила я, вчера она сидела, участия в разговоре особо не принимая, поддакивала иногда, и отвечала она, кажется, как раз за уборку церковных помещений. Крупная, статная, с короткими густыми усиками над верхней губой, сестра выглядела угрожающе, но, насколько я успела понять по беседе, была при этом женщиной добродушнейшей. Знать об этой ее черте прихожанам было необязательно.
Сестра Доротея взяла чашу и, хмуря брови и шевеля усами, как заправский гусар, устремилась к собравшимся людям. Я поняла, что отец Андрис не мог выбрать кандидатуру лучше: руки прихожан тянулись к кошелям сами, без воли обладателей этих рук, и дальше сработало то, на что я рассчитывала. Кто-то здесь — постоянные конкуренты, соперники, недруги, кто-то боится ударить в грязь лицом, показаться жадным или же нищим, ну и сестра Доротея наверняка знала, с кого начинать. Пузатый мужчина с гордым видом бросил в чашу несколько монет, они звякнули о металл, и тут же к чаше протолкался мужичок более хлипкий, с растрепанной бородой, и, глядя на пузатого с превосходством, кинул монет в два раза больше. Пузатый дернул рукой — мол, я не голытьба какая-нибудь, но выглядел он уже смешно. Он признал свое поражение, ему ничего не оставалось, как отойти, а сестра Доротея продолжила собирать с паствы дань.
Подавали не то что охотно, но азартно. Как это обычно бывает, кто был одет победнее, кичились тем, что они могут жертвовать намного больше. Многие из них, как я подозревала, останутся сегодня и еще несколько дней без еды, но беспокоило меня это мало. У меня будут обеспечены дети, а прихожане пусть как хотят: есть средства на дорогую одежду не первой необходимости и нет денег на непредвиденные расходы — учитесь распределять свой бюджет.
Вот они, люди, думала я, наблюдая за ними все с той же преувеличенно милой улыбкой. Милой и умиротворенной. Вполне способны на доброе дело, если их правильно мотивировать, причем преимущественно кнутом, а пряник — приятный необязательный бонус. Сестра Доротея вернулась, и было видно, как потяжелела чаша. Отец Андрис принял ношу с легким поклоном и прочитал короткую проповедь о добрых делах.
В глазах собравшихся плескались разочарование и самодовольство. Денег всем было жаль, зато самооценка была приподнята.
И лишь когда я посмотрела поверх голов в самый конец церкви, туда, где стояли несколько свободных от работы насельниц, я поняла, какую ошибку я совершила.
Глава тринадцатая
Отец Андрис догадался по моему сосредоточенному лицу, что я немедленно хочу его о чем-то спросить, и ласково мне улыбнулся. Вздохнув, я пошла к нему — я не знала, как правильно назвать эту часть храма, вряд ли название, да и назначение, хоть в чем-то совпадало с привычным мне по прежнему миру: мы, монахини, туда заходили спокойно, я это видела, когда украшали церковь, а вот прихожанам ступать за некую незримую черту было запрещено.
Сейчас паства тянулась к дверям, и насельницы выскочили самые первые. Я успела быстро на них оглянуться, и неприятный холодок плохого предчувствия поселился в моей груди.
— Интересно, интересно, — качал головой отец Андрис, разглядывая встревоженную меня. — Никогда не думал над тем, чтобы брать десятину на что-то определенное.
— Целевое пожертвование, — не подумав, выпалила я и прикусила язык, а отец Андрис удивленно захмыкал. Я тут же поправилась: — Я хочу сказать, святой отче, жертвовать на благо сирот угодно Лучезарной, разве нет?
Отец Андрис уставился на чашу. Денег в ней собралось достаточно, монетки были и медные, и серебро, и я пока не знала — много ли это, мало? Много ли или мало для моих нужд, а для нужд кого-то еще?
— Что вы хотите сделать на эти деньги, сестра моя?
Он взял чашу, кивнул мне, и мы пошли куда-то совсем в глубь церкви. Небольшой коридорчик, в конце которого — крохотная светлая комнатка, в которой не было окон, но ярко, почти как электрические лампы, светились камни. Отец Андрис установил чашу на солидный деревянный стол и принялся выгребать горстями монетки, проворно раскладывая их по номиналу.
Я села и приготовилась к долгой речи. Мать-настоятельница мне так ничего и не ответила — может, была согласна с моими планами, а может, и нет, но я пошла по пути наименьшего сопротивления. Молчание — знак чего?..
— Сменить мебель, отче, в детских спальнях, и переселить детей в те две комнаты, которые считаются гостевыми. Они пустуют, да и у нас достанет комнат, чтобы разместить внезапных гостей. Купить новое белье, одежду, я назначила нескольким насельницам новое послушание в чадолюбивом крове и успела увидеть, как они перебирают то, что носят дети. Это ужасно выглядит, отче. Кроме того, — я придвинулась ближе — мне было интересно, как растут горсти монет на столе, — я хочу поменять детям питание. На монастырь хватает провизии, мы можем поделиться с ними. Ну и две комнаты, которые чадолюбивый кров занимает сейчас, я хочу отдать под учебные классы. Я подумала — почему бы не обучать наших сирот шитью? Это отличная профессия.
— Да-да-да, — бормотал отец Андрис, не отрываясь от своего занятия, так что я понять не могла — слушает он меня или нет, — шитье, да, это великолепно, сестра, они смогут сдать экзамен в гильдии, вы же знаете, что в Ликадии есть крупная гильдия портных и белошвеек, да? Да-да-да… пожалуй, я напишу господину Уиргу, главе гильдии, не зря же я который год исповедую его тещу на смертном орде и терплю эту вздорную старуху? — Он довольно заулыбался. — Мне кажется, сестра, что мы могли бы приглашать кого-то из мастеров, когда дети научатся держать иголку и резать ткани, чтобы обучение шло быстрее? — Он отодвинул некую часть монет в сторону: — Вот на это мы как раз купим все, что нужно для вашего класса, сестра. А знаете что? — Отец Андрис бросил на меня быстрый лукавый взгляд и отодвинул еще одну горстку в сторону: — Вот эти деньги я посоветую вам потратить на игрушки. Детям надо играть, да… Может…
Я не верила своим ушам. Он читал мои мысли? Так
