Страдания и Звёздный свет - Каролайн Пекхам

— Разве не так? — потребовала девушка, ее глаза были полны жалости и упрека.

Я уже открыла рот, чтобы отрицать это, но как я могла? Я была обузой для нее всю нашу жизнь, я мешала ей заводить друзей, встречаться с парнями. Мое недоверие к миру заставляло ее тоже сдерживать себя. И когда мы приехали сюда, на землю, которая всегда должна была стать нашей, я по-прежнему сдерживала ее, ограждая от мира, когда могла, и сопротивляясь ему, когда приходилось. Разве она пережила бы хоть половину из того, что мы пережили из-за Наследников, если бы я не противостояла им на каждом шагу? Или она нашла бы путь к миру намного раньше?

— Она сделала свой выбор, — кричала испещренная шрамами девочка, которую я не хотела принимать за меня, она поднялась на ноги и направилась ко мне, тонкая ночная рубашка, в которую она была одета, открывала все больше шрамов на ее руках и ногах. Они были жестокими, вульгарными, они были правдой обо мне. — И это была не ты, не так ли?

Железный комок застрял в моем горле, пока я боролась с болью, которую причинили мне эти слова, боролась с воспоминаниями о том, как Дарси отвергла меня в том тронном зале после всего, чем я рисковала, чтобы воссоединить нас. Я провела недели после битвы, пытаясь вернуться к ней, отчаянно пытаясь спасти ее, но узнала, что она не нуждалась и не хотела, чтобы я ее спасала. Она сделала свой собственный выбор, она шла своим путем. И, несмотря на его жестокость, она решила придерживаться его, а не возвращаться ко мне.

— Ты бы вырезала серебро из ее глаз? — промурлыкала изрезанная шрамами я, и я почувствовала эмоции, которые она пыталась выманить из меня, ревность, которую она пыталась разжечь. — Ты бы воткнула нож между ребер ее пары в темноте?

— Конечно, нет, — зашипела я, крепче сжимая меч, когда она подошла еще ближе.

— Ты не позволяла себе заметить этого раньше, не так ли? Когда у тебя был собственный мужчина, чтобы отвлечь тебя, ты изо всех сил старалась не замечать этого, но оно всегда было там, не так ли? Тот выбор, который она сделала. Она лгала и лгала тебе, бросила тебя одну на долгие месяцы и наблюдала, как ты разбиваешься вдребезги, вместо того, чтобы отдать свою правду. Тогда она тоже выбрала его. А тебя оставила гнить в реальности того, кто ты есть, кем ты всегда была.

— И кем же? — прошептала я, слеза скатилась по моей щеке, пока ее слова резали меня, резали меня там, где лежали шрамы, которыми была отмечена ее собственная кожа, и прокладывали себе путь под моими костями.

— Бремя. Нежеланная. Эгоистичная. Одинокая.

Я почти сморщилась от такой оценки того, кем я была, кем я была в глубине себя, но когда я почувствовала, как туман клубится вокруг моих ног, как костры, которые я разожгла, угасают вокруг меня, голос эхом отозвался в моем сознании. Душа, связанная с моей через любовь, смерть, горе и надежду. Моя вторая половинка. Моя причина бороться так упорно, как я это делала.

— Это ты и я, Тор. Что бы ни случилось, где бы мы ни были.

Клятва, которую она дала мне, когда я действительно находилась в том возрасте, в каком это существо с моим лицом сейчас изображало себя. Обещание, что никто и ничто не нужно ей больше, чем я. Глубокие, нерушимые, основы нас обоих. И я не собиралась позволить этому созданию лжи превратить мою собственную неуверенность в свое крушение.

— Здесь есть проблемка с тактикой, которую ты пытаешься применить ко мне, — прорычала я, отталкивая от себя все это отчаяние, ненависть к себе и душевную боль, разжигая внутри себя огонь гнева, который я вынашивала так чертовски долго, что готова была сгореть от него.

— О? — спросила девушка, наклонив голову, словно сомневаясь во мне, но ее уловки больше не срабатывали. Это были пустяки, бессмысленные, мелкие неуверенности ребенка, но они даже близко не были похожи на правду о женщине, которой я стала.

— Ты полагаешь, что я предпочту умереть здесь, пожертвовать собой во имя нее, освободить ее от бремени моего груза на ее шее.

— Не так ли? — ворковала она, что-то нечестивое мелькнуло в ее глазах, когда ее босые ноги шагнули ближе. — Разве ты не ляжешь здесь и не освободишь ее? Или твой эгоизм будет расти и расти, пока не поглотит вас обоих? Проклянешь ли ты ее еще больше, чем она уже проклята?

— Моя любовь к ней эгоистична, — прорычала я в знак согласия. — И я не героиня. Возможно, если бы я был героиней, я могла бы пожертвовала собой здесь и сейчас, отдала бы свою жизнь в надежде, что это может купить ей свободу, о которой ты говоришь. Чтобы она могла свободно править без меня, любить без меня, просто, блядь, быть без меня. Но моя смерть уничтожит красоту ее души. Мой конец будет уничтожением всего светлого в ее мире. Так что нет, я не стану жертвовать собой, чтобы мир получил больше ее. Я скорее пожертвую самим миром, только чтобы быть рядом с ней, когда она поднимется, чтобы завоевать его. Рядом с ней, там, где мое место. Две половинки одного гребаного целого. И если ты не знаешь обо мне этого, значит, ты вообще не я.

Девушка снова закричала, когда я замахнулась на нее мечом, лезвие прорезало ее шею с таким ударом, что у меня задрожали кости, а ее кровь окрасила меня.

Но я понимала, что все не так просто: ее крик отдавался эхом, разносясь по безмолвному лесу, словно призывая каждую ветку и смычок в этом проклятом лесу обратить свое внимание на меня, направить свою тьму в мою сторону и заключить меня в клетку, чтобы эта девушка со шрамами могла уничтожить меня.

Я не стала ждать, чтобы узнать, хватило ли удара, чтобы убить ее, я просто развернулась и побежала, сердце громыхало, мышцы дрожали. Огонь Феникса вспыхивал везде, где ступала моя нога, весь мир полыхал у меня за спиной, и я позволила всему этому сгореть.