Лика Верх - Академия темных. Игра на выживание

— Никогда. — Прошипела я. — Слышишь? Никогда больше не смей ко мне прикасаться!

Меня дернули так, что его рот оказался в паре сантиметрах от моего уха.

— Я буду тебя трогать когда захочу, где захочу, и как захочу. — Прошипел мне в ответ. — Чем раньше ты это поймешь — тем лучше для тебя.

Как можно быть такой эгоистичной сволочью? Неужели в его душе нет ничего светлого, ни капельки доброты? Хоть чего‑нибудь кроме гнева, злости и ярости?

— Гниль никогда не сможет сладко пахнуть. Ты насквозь гнилой, Витор. И чем раньше ты это поймешь — тем лучше для тебя.

Я не знаю, что отразилось на его лице, он держал меня боком к себе. Но я и не пожелала знать, какая из трех эмоций ему сейчас присуща. Он собирался высказать мне очередную гневную тираду, мама отвлекла. Забравшись на стул, папа стоял рядом, аккуратно придерживая ее за талию, начала:

— Я хочу поднять этот бокал за мою любимую дочь, — оглянувшись, она будто искала меня глазами. И тут я обратила внимание, что мы стоим рядом с одним из столов, мимо проходят люди, но никто нас не замечает.

— Улыбайся. — Шикнул на меня Витор, и в этот миг взгляд мамы зацепился за нас.

Улыбаться не получалось категорически, а вот вымученно растянуть губы удалось прекрасно.

— За мою дочь и ее жениха, Лассена Витора Гэльсмана Гарье! — Все подняли бокалы, мама радостно улыбаясь отправила служанку с подносами к нам, а вот папа недобро прищурившись смотрел на Витора.

Не задумываясь, взяла бокал с зеленой жидкостью, осушила одним махом, алкоголь обжог горло, схватила со стола первый попавшийся бутерброд, он оказался с осьминогом и креветками, проглотила, не заметив вкуса, и вот тут началось самое ужасное.

Меня скрутило в рвотном позыве. Осьминог, креветки и зеленое пойло просились наружу. Чтобы не упасть ухватилась за Витора, благо он сразу сообразил, что это не добрые и великие чувства во мне проснулись, а природа сделала свое дело. В этот момент я второй раз за два дня хотела посетить туалет быстрее, чем меня прорвет. Одно несомненно доставляет радости: если прорвет, то только на Витора.

Подхватив меня на руки он быстрым шагом пересек зал, затем коридор, взбежал по лестнице, еще один коридор, мне этот путь ощущался длиною в вечность.

Толкнув ногой дверь, лже — жених сгрузил меня возле такого желанного унитаза… Больше я не сдерживалась. Как же это ужасно… Особенно ужасно то, что Витор стоит рядом, держит мои волосы и успокаивающе гладит по плечу! Он мне десять минут назад обеспечил болевой шок, а ведет себя будто ничего не было! Двуликий засранец!

Высказать это вслух я не успела, очередной позыв природы помешал моей пьяно — гневной речи.

— А я тебя предупреждал. — Совершенно спокойно произнес Витор. — Никогда не пей никаких напитков, свойств которых не знаешь.

Твои советы мне сейчас меньше всего нужны.

— А тебе не приходило в голову, почему я пила? — Голос вышел хриплым, но главное ведь содержание.

— Были некоторые мысли. — Все так же спокойно отозвался Витор. И вот что странно, присущие обычному его голосу нотки иронии, ярости, гнева или злости не прослеживались. Это его так мое состояние успокоило? Ждал этого момента весь вечер?

— С тобой рядом на трезвую голову невозможно находиться. — Только и успела сказать, перед тем как меня накрыло очередной волной.

Женишок молчал. Видать нечего сказать на очевидный факт. И правильно. Молчание ему к лицу. А то рот открывает и сразу хочется либо его заткнуть, либо сбежать, либо вообще убить. И последний вариант меня очень даже привлекает.

— Предпочтешь все время проводить в обнимку с унитазом? — Я хоть и не видела его лица, но что‑то мне подсказывает, что он сейчас улыбается.

— Обниматься с унитазом гораздо приятнее. — Может зря я это сказала… Нет, не зря. У меня есть два аргумента: я пьяная, и он мне чуть руку не оторвал! — Учти, на очевидные вещи не обижаются.

Он хотел сказать, или не хотел, теперь не важно. Мне не важно. Меня начало лихорадить, и это было не от холода. Сидеть я больше не могла и повалилась на бок, глаза сами собой закрылись и как я не силилась их открыть, у меня не получалось. Никаких мыслей. Одна темнота. Ощутила, как немеют пальцы на руках, а я ничего не могу с этим сделать, и от этого становится жутко. Сколько прошло времени, до того как я почувствовала тепло? Час? Два? Минута? Попыталась вспомнить что‑то хорошее, но все мысли возвращались к тому, что мне плохо. Пристрелите меня. Сквозь туманную пелену услышала гневное:

— Еще хоть раз ты меня не послушаешь, вырву твои ручонки, чтобы не тянула в рот всякую дрянь.

Витор, это его голос, я узнала. Моя вредная натура вылезла из темноты и начала грозить ему кулачком, выкрикивая:

— Конечно, я не буду тебя слушать. Все буду делать назло.

Я была уверена, что эти слова были в мыслях, но услышала:

— А будешь делать назло — убью, воскрешу, и будешь беспрекословно мне подчиняться. — Чистой воды угроза, но не было в этом голосе ни злости, ни ярости, ни тона, сопровождающего обычные угрозы. Это больше похоже на отчаяние.

У Витора отчаяние? О, Лиса, к перепою еще и бред добавился. Просто до твоей не соображающей головы дошло не в том цвете, в каком было сказано.

Землетрясение, вернее телотрясение я оценила по десятибалльной шкале в девять баллов. Колотило очень сильно. Витора наверно тоже потряхивало, моего телотрясения на троих хватит. Органы делали тройное сальто, переворачивая все внутри. А еще вернулась тошнота… и голод. Несовместимы эти два чувства, вот ни сколько. Подумаешь о еде — тошнит, подумаешь о тошноте — тошнит, вдобавок голод пробирает. Жуть, одним словом.

Я успела привыкнуть к одностороннему теплу, как спиной ощутила холодную, мягкую поверхность. Осознание, что это кровать, пришло не сразу. Зато трясти сильнее начало сразу.

Комната кружилась, неприятный звон в ушах распалял головную боль, до меня доносился только стук моих собственных зубов. Несколько раз погружалась в темноту, но холод вытягивал из нее. В какую‑то минуту я даже отключилась, а когда пришла в себя, обнаружила, что завернута в мягкий и пушистый плед, меня резко бросило в жар. Тело словно тонну весит, не могу пошевелить ни одной конечностью. Руки, ноги онемели. В конце концов, мне удалось скатиться на пол, плед немного развернулся, легкая прохлада коснулась тела и я осознала, что моего платья на мне нет, вместо него обычная футболка. Даже не хочу думать, чья она. Издала досадный стон и упала головой на пол, боли не почувствовала. Закрыла глаза, кажется, это будет длиться вечно, никогда не закончится. Успокаиваю себя мыслью, что скоро мне будет лучше, повторяю мысленно мантру «мне будет лучше, мне скоро станет лучше».