Проснись, чудовище - Юлия Владимировна Славачевская
Уткнувшись руками и упершись лбом в кафель, будучи в подавленном состоянии, я покорно сносила его толчки, думая с обидой: «Да что ж такое! Когда это кончится?!» - и мечтая уйти в горные отшельники. И никаких мужчин. Кто подойдет – получит заряд из двустволки самого крупного калибра, а еще лучше игольника или лазера.
Обида моя была так сильна, что я не получила оргазма. Да и откуда его взять без возбуждения и с такими мыслями в голове?
Выпроводив Шона из своего святилища, залезла в ванную, щедро добавив в нее приятно пахнущей успокоительной ароматической соли, и заплакала. Не то чтобы Шон меня так уж обидел… просто добила сама ситуация. Просидев там добрых полчаса, выревевшись всласть, успокоившись и прийдя в себя, я приготовилась выходить наружу.
А перед тем опять основательно вымылась. Это уже нервное. Я высушила волосы, завернулась в полотенце и только вышла за дверь, как мгновенно попала в объятия мужа.
- Диана, - сжал он меня со всей силы, выдавливая воздух, - господи, как же мне было плохо без тебя! Чуть с ума не сошел.
- Плохо? – поразилась я, отпихиваясь и отвоевывая себе хоть сколько-то пространства. - Что же тогда мне говорить? Что мне хуже всех? – пихнула его еще раз. – Я осталась одна на всем этом гребаном свете! Мои родные умерли, даже не зная, что со мной! – шмыгнула носом. – Меня запихнул в капсулу злобный ученый, отомстив за пренебрежение и заставив болтаться в стазисе целую тысячу лет! Гребаных тыщу лет кошмарного, гнетущего одиночества!
Меня привлекли к себе, прижав в груди. Я водила пальцем по нашивкам на комбинезоне Шона и со слезами продолжала изливать наболевшее:
- Меня бросил жених практически перед свадьбой…
Рука в моих волосах сжалась. Точно лишнее сболтнула.
– Но это уже несущественно, - быстро исправилась я. Продолжила: - И вот когда я наконец обрела свободу, - выдохнула, ткнув пальцем в грудь Градецки, - меня ее тут же лишили, выдав замуж, потому что у вас всех пунктик на размножении и именно со мной. Мало того, что меня выдали замуж за человека, который меня не любит, так у меня еще и свадьбы нормальной не было! – шмыгая носом, закончила я и подняла на мужа взгляд.
И… у меня перехватило дыхание. В его глазах было столько сочувствия, нежности, столько тепла и любви. Там было целая вселенная, в центре которой находилась я.
Реально и по уму - стоило бы еще пообижаться и высказать все, что накопилось, повторно, а за навязанный секс в душе – в отдельности, но… чистый запах мужского тела с нотками одеколона, громкий стук его сердца, шальная улыбка, от которой подгибаются поджилки, и ощутимая недотраханность внутри…
До Шона секс не попадал в верхнюю колонку списка моих приоритетов. Глеба я любила безумно, но до регулярного секса толком мы почти не дошли. Разовые встречи не идут в зачет, зато теперь...
- Дай-а-а-ана, - выдохнул Шон, склоняясь к моим губам, - я не мастак говорить красивые вещи, даже когда они нужны. - Развернул и подтолкнул меня к кровати: - Давай я лучше делом покажу, как я к тебе отношусь.
- Телом, - фыркнула я, обвивая его за крепкую шею, - пользуешься тем, что я перед тобой устоять не могу.
- Если хочешь, мы просто ляжем спать вместе... – сильное крепкое тело рослого мужчины, прижимающее меня к себе. Ровный, спокойный голос.
Я поперхнулась и, часто моргая, уставилась на мужа. Какое сказочное вранье!
- Я не трону тебя, если ты того не желаешь, - вопреки словам, его губы были теплыми и невероятно нежными. И прижимался ко мне Шон с такой эрекцией, что не вызывало сомнений - думал мужик явно не о совместной дреме под одним одеялом.
- Но сначала тебе нужно поесть. – Он усадил меня в кресло, самостоятельно сбегал за едой и принес овощное рагу, гуляш, бутерброды, мясную нарезку, сыр, салат… в общем, мечту обжорки в маленьких тарелочках.
Моя женская часть натуры была польщена. Шон угадал. Я проголодалась как волк, больше суток ничего не ела.
- О-о! Сколько еды. Как хозяин ты можешь собой гордиться! – А глаза мои говорили простое «Спасибо».
- Я знал, что верну тебя, только не надеялся, что так скоро. - Сидя напротив, Градецки такими глазами смотрел на то, как я ем, что я покраснела, как шестнадцатилетняя девочка. А когда он принес десерт, я поняла, что вот оно, счастье! И его много.
Крепкий черный кофе, вкусные сливки (пусть и сине-фиолетовые, черт с ним!) и пирожные. Вишня в бисквите со сливками, клубничные корзинки, фруктовый салат с мороженым – все, что я тут готовила и вообще любила. Когда он успел и откуда узнал?
Когда я начала облизывать ложечку из-под сливок, голодный взгляд Шона стал устрашающим. Он часто сглатывал, а зрачки пугающе расширились. Так и не поняла, меня хотят скушать или уложить в постель, хоть бы определился.
Много съесть я пока не могла и попробовала всего по крошке, но как же на душе стало хорошо. Попивая свой любимый сладкий кофе со сливками, я взглянула на Шона и поняла: вот он, дом! Дом – это место, где ты любишь и любим.
После всего я была расслабленной и очень сильно вымотанной. Неожиданно я поняла, что уже и почти забыла – как это, жить без Шона Градецки. Не чувствовать объятий сильных надежных рук, поцелуев сладких губ, яростного колыхания внутри. Не ощущать запаха его тела с нотками терпкого одеколона, не видеть маски сдержанности, за которой полыхает бешеная и страстная натура.
Эпилог
Эпилог
- Мама, - плакала я навзрыд, водя пальцем по планшету. – Папа!
Сегодня мне прислали все сохранившиеся документы, оставшиеся от моих родителей, где оказалось несколько фотографий. Я смотрела на родные, давно ушедшие лица и рыдала, ощущая боль прощания.
Я подала запрос почти девять месяцев назад, в прошлый прилет, на изменившуюся
