Ольга Смирнова - Случайное добро
Лера устало кивнула — от одних воспоминаний о бессонной ночи ей захотелось спать.
— Эх, умельцы, — вздохнул он, закрывая блокнот. — Будем надеяться, что это не шифр. Уж больно глупое содержание. Ладно, приступим.
У Леры от любопытства зачесался кончик носа. Она вытянула шею, заглядывая ему через плечо, и ахнула — Александр разобрал блокнот на запчасти, то есть по листочку.
— Так надо, — быстро проговорил он, прежде чем Лера успела возмутиться. — Не сопи мне в ухо. Отвлекает.
Лера фыркнула, но отошла в сторонку, продолжая за ним наблюдать. Он, судя по всему, когда-то посещал кружок оригами, потому что сноровисто складывал листы блокнота так и сяк. «Геометрическими формами увлекался?» — заинтересовалась Лера, завистливо вздыхая. Ей в свое время даже простейшие цветы не удавались, сколько она ни билась.
— А дракона сможете? Подвижные умеете? — вырвалось у нее прежде, чем она прикусила язык.
Александр обернулся и нахмурился:
— В смысле? Какого дракона?
Он говорил, но своего занятия не бросал. Лера восхищенно наблюдала за его руками. Ей бы такую уверенность и легкость движений. Каждый сложенный лист Александр придирчиво осматривал но результат его не удовлетворил. Он распрямил листы, задумчиво протянул «ага» и спросил у Леры:
— Утюг имеется?
— Чего-чего?
— Зажигалка? Спички? Можешь просто включить плиту. Она газовая, надеюсь?
— Зачем? — Лера впала в ступор. — Зачем плита? Вы опять проголодались? — Это сейчас ужас в ее голосе? — И вам нужно погладить рубашку?
— Что такое женская логика, и как с этим бороться, — усмехнулся Александр. — Нет, продолжаем в детективов играть. Разве не понятно?
Лере понятно не было, но напрашиваться на следующую порцию насмешек не хотелось. Поскольку поиски утюга могли занять неопределенное количество времени, она пошла по простому пути и включила плиту. Александр разгладил первую страницу, поднес к огню — не настолько близко, чтобы бумага загорелась, но достаточно, чтобы…
— Не раз замечал, что простые решения — самые трудные. Наш разум куда охотнее выдает многоходовые, чертовски запутанные стратегии, когда надо всего лишь нажать на огромную красную кнопку перед носом.
Лера ошеломленно поморгала.
— Это что, невидимые чернила? Ими сделаны записи между строк?
— По-моему, это лук, — сморщился Александр. — Дальше сама разберешься.
— Как вы догадались?
— Я не догадывался. Я начал по порядку проверять варианты. Как и вы. Но ваша ошибка в том, что вы шли от сложного к архисложному. Я же начал с самого простого.
Лера глубокомысленно промолчала.
— Амулет давай.
Про амулет ничего определенного сказать он не смог, кроме того, что это никакой не амулет.
— Это мы и так знали, — буркнула Лера.
Она в это время старательно переписывала на листок «невидимое» содержимое блокнота. Затем вместе с Александром они просмотрели, что получилось. А получился короткий список — десять имен и фамилий.
— И зачем их прятать? — недоуменно спросила Лера. — Что в этих волшебниках особенного?
— С чего ты взяла, что они волшебники?
— По крайней мере, один из них точно. Я его знаю. Это мой сосед.
* * *Когда приехал Виталий Евгеньевич, Матвей уже спал. Он насколько утомился, выслушивая собственные мысли по телевизору, что чуть не свалился прямо в гостиной, но всё-таки сумел дотащить себя до спальни. Ему снилось, что он нашел Александра и уже вовсю восстанавливает справедливость, когда плечо что-то больно ужалило.
Яд! — в ужасе вскинулся Матвей, просыпаясь. Он успел откатиться в сторону прежде, чем Александр нажал на поршень. Матвей забился в угол и, тяжело дыша, уставился на мужчину со шприцем в руке.
— Матвей, я требую, чтобы ты позволил доктору… — послышался голос матери, но Матвей не дал себя обмануть.
Никакого доктора не было и в помине. Зато был Александр, вселенское зло и принцип равновесия. И с этим надо было что-то делать. Матвей напрягся, зашевелил губами, и с пальцев его сорвалась молния, нацеленная на замаскировавшегося под доктора врага.
Попала молния удачно. Враг выронил шприц, заверещал подстреленным зайцем и выскочил из спальни. Матвей не успел возрадоваться и броситься в погоню, дабы покончить с врагом раз и навсегда, как подлетела мать и отвесила ему пощечину. А у неё всегда была тяжелая рука. Щеку словно обожгло. Голова Матвея мотнулась в сторону и загудела. Мысли, словно муть, всплыли на поверхность.
— За что? — прохрипел он растерянно, прижимая ладонь к садящей щеке. — Мама! За что?
— Какой позор! — отчеканила мать, сверля Матвея грозным взглядом. — И это мой сын? Это плоть от моей плоти? Я не желаю такого! Немедленно извинись перед Виталием Евгеньевичем!
Матвей весь сжался, скукожился, но делать требуемое отказался. Он бы еще заскулил, как побитая собака, но в горле пересохло.
— Я требую уважения в своем доме!
Каждое слово хлестало розгами, било по нервам. Ясность мышления тонула в чувстве вины и собственного несовершенства; где-то там, в самой глубине, тлело робкое удивление, что мать не видит зла. Почему? Неужели она слепа? Неужели только Матвею дано «зрение»? Он — избранный. Борец со злом, творец справедливости. Он — рука богов, глашатай их воли.
Или мать все-таки притворяется? Видит, но закрывает глаза, не желает сопротивляться, бороться, искоренять? Или она — боги, не допусти! — со злом заодно? Как и намекал Михаил? Последняя мысль была столь ужасной, что Матвей зажмурил глаза, замотал головой и замычал протестующе.
— Вы видите? Вы это видите? Что с ним, вы можете мне объяснить? — пробился сквозь пелену голос матери. — Что с ним? Что с Матвеем?
«А может быть, эта женщина со злыми глазами и старым лицом вообще не моя мать? — подумал Матвей и ощутил себя предателем. Но отделаться от этой мысли он уже не мог. — Потому и не любит… Или зло? Или просто слепа? Или?..»
Вариантов было так много, что на тщательное их обдумывание и анализ не хватило бы всей Матвеевой жизни с учетом перерывов на сон и обед. Впрочем, у него не было и минуты — в дверном проеме появился фальшивый врач, краснолицый, злой и в прожженном свитере.
— Пока трудно сказать определенно, — сказал он, настороженно поглядывая на забившегося в угол пациента. — Но скорее всего нервы. Вы и сами видите эту реакцию.
— Я вижу только то, что это не мой сын!
«Не мой сын, не мой сын», — эхом прокатилось в голове Матвея, и он все понял. Это было как озарение, как вспышка, как переданная богами истина, как великое понимание. Наконец-то. Матвей вздохнул, сжимая и разжимая кулаки. Он поднял голову и бестрепетно взглянул на пожилую женщину.
