Избранные Луной - Чинара

Ощущения, чрезмерно острые и дикие, захлестывают, расплющивают.

Как же хорошо…

Как же приятно…

— Еще, пожалуйста, еще… — не сразу осознаю, что стону эти слова вслух.

— Да, вот так, кончай. — надрывно звучит возле уха.

Вторая ладонь добирается до груди, обхватывает, пальцы задевают сосок, и я разлетаюсь на тысячи зарядов.

Содрогаюсь. Возрождаюсь. Мир расплывается, гаснет и зажигается вновь.

Голова кружится, ватное тело не способно устоять на ногах, и я бы точно сползла на пол, если бы не удерживающие меня крепкие мужские руки.

Не могу собрать воедино мысли или вспомнить, где мы находимся, что за день недели, и какой сейчас год — все столь ничтожно…

Есть только я и мой альфа…

Разрешаю себе сказать, что он «мой», пока кто-то снаружи не щелкает по выключателю, ослепляя на миг светом, помогая прозреть и осознать происходящее в цвете, а затем снова погружает в темноту.

Следом звучит громкий стук в дверь. Такой, будто еще пару раз и этой самой двери не станет — вместо нее придет зияющая пустота.

Чарли… Мэйс… — ужас от догадки заставляет прийти в себя и нервно дернуться, но крепкие руки не дают мне возможности отойти от оборотня.

— Милый, ты там? — совершенно не соответствующий силе ударов ласковый голос Патриции врывается в наше с Оуэном туалетное помешательство.

Альфа недовольно порыкивает и сжимает сильнее пальцы, больно впиваясь в мою кожу.

— Милый, я чувствую твой запах всегда и везде. Ты же знаешь. И я уверена, ты там.

— Я скоро выйду. — зло бросает волк.

— У тебя проблемы? — медом льется голос. — Приступ недержания? Говорила же, как именно следует скорректировать рацион, но разве ты послушае…

— Патриция! — рявкает оборотень, а я полностью прихожу в себя.

У них, видимо, слишком доверительные отношения.

— Если откроешь, то я тебе помогу. — с нажимом на последнее слово произносит она, отчего моя челюсть с грохотом падает на кафельный пол.

То есть она откровенно подозревает его в остром приступе диареи, но при этом хочет войти и каким-то образом помочь?

Страшно даже представить всю глубину их нездоровой связи.

Не хочу даже знать!

Я назвала их отношения «доверительными»?

Ну нет, они парочка больных на голову извращенцев. И один из этой парочки — мой истинный.

Планета, остановись, пожалуйста, я сойду.

Пытаюсь сбросить с себя чужие пальцы, и на этот раз у меня получается. Поспешно поправляю платье, привожу в порядок волосы, стираю с шеи следы мужских поцелуев и стараюсь не смотреть на то, как альфа убирает обратно в боксеры свое достоинство, а затем неспешно застегивает штаны.

Кожей чувствую его затухающую злость, но при этом вздрагиваю от слов альфы:

— Я сам справлюсь!

— Уверен? — его невеста непрошибаема.

Еще плюсик в копилочку ее странностей. Так и запишем: «ломится в закрытые туалеты. Отказы не принимает.»

— Уверен, что ты виновата! — от этого рыка все предметы в комнате сотрясаются.

Возникает пауза. Неуютная.

— Я не хотела. Случайно переборщила со специями в салате. — искренние нотки сожаления. Девушка за дверью переступает с ноги на ногу. — Прости.

— Я в порядке. — неожиданно спокойно сообщает Оуэн. — Спасибо, что пришла.

— Всегда пожалуйста, милый. Ты же знаешь, мы связаны, я за тобой пойду куда угодно. — от этих слов меня прошибает холод. Сердце съеживается, желая спрятаться и никогда не слышать всех этих нежностей.

— Не пойдешь, заставлю. — добродушно хмыкает в ответ Оуэн, вколачивая в меня невидимый, но болезненно-острый нож.

Он подходит к раковине и открывает воду, а мне нестерпимо хочется закричать раненым зверем и закрыть уши.

Ощущения, будто тобой воспользовались в минутном, ничего не значащем порыве, а потом забыли, спешно вычеркнули и вернулись к своим идеальным отношениям.

Тошно от самой себя, от своей слабости, от того, что даже сейчас млею от его запаха.

Какая же дура. Идиотка. Слабачка.

Оуэн вдруг резко поворачивается на меня, словно внезапно вспоминает, что находится в комнате не один.

— Пат, найди нам чего-нибудь выпить. И покрепче. — властно бросает своей девушке. — Я скоро приду.

— Слушаюсь, милый.

Звуки шагов удаляются.

Обнимаю себя руками.

Мы вновь остаемся с альфой одни.

Склонив голову набок, Оуэн бесшумно движется ко мне. Между нами всего пара шагов, но он преодолевает их медленно, не спеша, словно опасный хищник перед прыжком на загнанную в угол жертву.

Тело начинает лихорадочно дрожать. Обнимая себя руками, сглатываю нервный ком, образовавшийся в горле и вжимаюсь спиной в мраморную холодную стену.

Мой жест не связан со страхом перед Альфой, я лишь остерегаюсь и стыжусь собственных реакций на близость этого мужчины. Ведь несмотря на жгучую обиду, растерянность и бесчисленные раны, которыми покрыто сердце, нутро неумолимо стремится к нему.

Запах альфы пропитал собой все предметы в комнате, охватил пространство, без спроса влился в меня и заполнил до краев, безжалостно растворяя всякий здравый смысл. Поработил и подчинил, вынуждая тянутся к нему сквозь стаи внутренних протестов.

Я ненавижу себя за слабость, но противостоять природе истинности с каждым днем становится все сложнее. Меня разрывает на части от внутренних противоречий.

А полученное недавно наслаждение не принесло долгожданного облегчения, оно лишь еще больше усилило неумолимое желание полностью принадлежать оборотню. Увеличило невиданную ранее внутреннюю жажду ощутить его внутри себя.

Если бы не оставшиеся капли гордости, я бы молила мужчину напротив взять меня и утихомирить тот огонь, что полыхает под кожей.

Никогда, никогда я не могла и близко представить, что подобное чувство вспыхнет и разгорится во мне — ведь я неполноценная. Недо-волчица, недочеловек.

Оуэн останавливается в опасной близости. Чересчур ощутимой.

Чувствую, как разглядывает мое напряжённое тело, а затем вздрагиваю, с губ срывается встревоженный вздох, когда он внезапно без слов наклоняется и прислоняется своим лбом к моему.

Остановка сердца. И новый ход. Я закрываю газа.

Колышутся листья деревьев на ветру. В далеком лесу. Крики филина. Запах земли, травы и свободы.

Дрожь испаряется. Вместо неё по венам растекается блаженное умиротворение.

Не замечаю, как собственные руки начинают гладить альфу по мускулистым рукам, налитым силой плечам, крепкой спине. Полностью забываюсь и обнимаю волка, прижимаюсь сильнее, жалея, что ткань рубашки не позволяет дотронуться до его горячей кожи.

Судорожно спохватываюсь и осознаю свои неконтролируемые действия, лишь когда Оуэн тихо произносит мое имя:

— Дженнифер.

С готовностью ожидаю услышать новую порцию колких гадостей, но получаю только терпкое:

— Я не должен был приезжать. Это моя ошибка.

Казалось бы, это не гадость, но почему так нестерпимо больно?