(не) Рабыня для двоих (СИ) - Рождественская Тоня
Девушка прижимала бедра к нему все сильнее, словно неосознанно ища удовлетворения, но он планомерно продолжал пытку, останавливаясь практически на самом пике, а затем снова теребя и дразня, пока не почувствовал собирающуюся обильную влагу. И лишь тогда задрал ночное платье и прижался донельзя возбужденным отростком к ее трепещущему лону. Осторожно, хотя сил на сдерживание в нем оставалось все меньше и меньше, он принялся тереться о ложбинку, проникая в нее совсем немного и сразу же отступая.
— Тео… Тео… — шептала она в его шею, ключицы и волосы, впиваясь в спину словно кошка.
От этого тихого срывающегося на стоны голоса, в котором сосредоточилось все ее желание, мужчина едва не взревел. Его бедра налились тяжестью, словно превратились в железо, и он практически ощущал болезненное сдерживание своего накопившегося влечения.
— О, Тео… Тео, — продолжала Элла свои мольбы, бессознательно водя руками по его телу.
В какое-то мгновение отступать дальше было уже невозможно. Девушка поддалась вперед ему навстречу, и разум окончательно покинул Теодора. Он до онемения сжал кулак, но остановиться было явно не в его силах. Одним уверенным выпадом он проник в нее до самого конца, заметив, что та зажмурилась от неожиданно возникшей боли. На мгновение он замер, опасаясь сделать ей еще больнее, но Эллания, вдруг, прижалась к его бедрам сильнее, инстинктивно принимая все, что он мог ей дать, а затем схватила за плечи, притягивая к себе.
Совершенно обезумевший от накатывающего на него блаженства Теодор увеличил темп, вторгаясь в нее снова и снова, пока с ее губ не сорвался громкий стон, и практически в это же мгновение он хрипло выпустил воздух в ее мягкие волосы, раскинувшиеся по постели каштановым веером, вздрагивая в экстазе собственного долгожданного освобождения.
Каким-то невероятным усилием он не позволил себе навалиться на нее всей своей грудой, хотя на него резко накатило полное изнеможение, как будто кто-то вдруг выкачал всю его энергию до основания. Он еще раз вдохнул аромат ее волос, собирая последние силы и, перевернувшись на спину, завалился рядом с девушкой, этим же импульсом сгребая ее в охапку так, что она оказалась лежащей сверху на его груди.
Эллания, все еще пребывающая в плену обрушившейся на нее незнакомой эйфории, кажется, даже не заметила этого неожиданного переворота. Ну или не придала ему особого значения. Во всяком случае она просто отрыла глаза и, увидав перед собой слегка взопревшую кожу на налитых мускулах и упругие темные пятна сосков, только хихикнула, снова прильнув к нему как можно ближе.
Теодор устало опустил голову на постель, и его веки сами собой сомкнулись. Он лежал в темноте, отдаваясь медленно стихающим волнам блаженства, и во всей полноте этого чувства ощущая тепло Эллы, окутывающее его собственное тело, как покрывало. Он нежно водил пальцами по ее стану, наслаждаясь тишиной, ее ароматом и волшебством этого момента. Момента, о котором он слишком долго мечтал…
Наконец, силы к нему вернулись, и он открыл глаза. Девушка по-прежнему безмолвно лежала на нем, покоясь на его груди, словно маленький птенчик, беззащитная, растрепанная, но совершенно умиротворенная.
— Я сделал тебе больно, — сказал Теодор едва слышно. — Прости…
— М? — отозвалась та с таким видом, будто бы вообще не понимала, о чем он.
— Я старался быть осторожным, но…
— А, это? — хмыкнула Эллания, гладя небольшую шелковую поросль прямо перед своим носом. — Ты много раз делал мне больно, но только не сегодня…
Теодор сжал простынь под ладонью так, что она затрещала. Он понимал и полностью принимал правдивость этих слов. Он как никто знал, что был с ней слишком жесток. Но как он мог объяснить ей всю историю своей жизни? Да и был ли какой-то смысл оправдываться? Ничего из того, что осталось в прошлом не являлось причиной обелять свое поведение.
— Прости меня, — сказал он еще более сдавленно. — За все…
Элла чуть выгнулась, глядя ему в глаза. Он много раз видел недовольство на ее лице, знал, каким возмущенным или даже ненавидящим может быть ее взор. Но сейчас она смотрела на него совершенно иначе. Нет, он видел лишь тепло и нежность, а еще, возможно, понимание. Необъяснимое понимание той сути его невыносимого нрава, которым он прикрывал кровоточащие раны своей души.
Мужчина хотел было что-то сказать, но слова застряли у него в горле. Он сроду не умел каяться, не умел просить прощение или умолять. Жизнь давала ему совсем другие уроки, часть из которых запечатлелась на его теле несмываемыми отметинами. Забота и сердечность никогда не входили в их число. Так что он просто не знал, что нужно было говорить в таких случаях. Но Элле, похоже, этого и не требовалось… Она приняла его таким, каким он был, со всеми колючими сторонами его личности.
Не совладав с неожиданным порывом, он приподнялся на локте, приподнимая и девушку, и впился в нее самым отчаянным поцелуем из всех, которые когда-либо были в его жизни. Он не просто хотел целовать ее. Нет, он хотел показать ей все то, что терзало его изнутри, излить ей всю свою душу, поведать то, что не мог облечь в словесную форму. И она отвечала ему тем же, с каждым вдохом отдавая себя в его владение все больше и больше.
Мужчина обнял ее столь крепко, будто боялся, что она исчезнет, как когда-то во сне. Будто хотел слиться с ней воедино, чтобы уже точно никогда не потерять. А потом слегка отстранился, открыто любуясь ее румянцем, полуопущенными ресницами, прикрывающими небесную голубизну глаз и непослушным локоном, свесившимся на лицо. Непосредственная простота ее вида, без давно знакомых игр в вожделение и страсть, прельщала его. А открытость эмоций растапливала застаревший айсберг, скрывающий его сердце.
— Ты моя, — сказал он, касаясь кончиком большого пальца ее раскрасневшихся зацелованных губ. — Ты моя…
На секунду в ее очах промелькнула печаль.
— Сегодня… — отозвалась она удивительно смиренно.
— Сегодня? — удивленно повторил он, плохо понимая это неожиданное дополнение.
Но осознание пришло слишком быстро, мгновенно лишая Тео всей разреженности и флера очарования, которые он сейчас испытывал. Его вид сразу же ощетинился и на лицо наползла привычная непроницаемая маска.
— Не только сегодня, — сказал он твердо, вскакивая с кровати и сжимая кулаки.
Глава 30. Сумбурный план
Элла вздрогнула от столь неожиданной перемены. Буквально секунду назад они предавались покою и неге, наслаждаясь обществом друг друга, и вдруг Теодор из снов опять исчез, оставив после себя лишь привычного жесткого человека, закованного в непробиваемую броню. От этой внезапной потери сердце ее, немного залеченное недавней лаской, снова закровоточило. Она была совершенно не готова к столь стремительному окончанию сказки, что внезапно стала для нее былью.
— Что ты имеешь в виду? — робко спросила девушка, страшась услышать его ответ.
— То, что ты не будешь принадлежать ему никогда, разумеется! — отозвался он немного громче, чем собирался, продолжая до хруста сжимать кулаки. — Ни сегодня, ни завтра, никогда!
Он решительно отвернулся и, на секунду заметавшись по комнате, резко подошел к окну, не положив, а практически стукнув по подоконнику руками.
— Но, что мы можем с этим сделать? — поинтересовалась Элла, продолжая печалиться о том, как быстро иллюзия счастья разбилась о натиск действительности. — Я говорила с ним, он верит в то, что наша встреча — это судьба…
Теодор злобно хмыкнул, устремляя взор куда-то во тьму неизвестности.
— Как бы то ни было, — продолжала девушка, пропуская его ироническую реакцию мимо ушей. — Альмир Эмирхан не отпустит меня… И уж тем более не отдаст меня тебе.
— Я и не собирался у него спрашивать! — ощетинился тот, совершенно не к месту, вымещая свою злость не на того человека, на которого следовало.
Поняв это, он слегка успокоился и, глубоко вздохнув, добавил.
