Кромешник и его светлое чудо - Лана Ежова
— Ты не возразил ему, не сообщил, что видел солем.
Рыжеволосый скрестил руки на груди.
— Это было двести лет назад, Джет. И после принудительной побудки я уже забыл детали, мог ошибиться.
— Ты видел солем у Эйликса уже после пробуждения. И я тоже его видел.
— Наш талантливый побратим, которому ты не доверяешь, мог и нарисовать знак, — усмехнулся Ярвуд. — Впрочем, как и любой из нас, хоть ненадолго.
Сбросив плащ, он оттянул рукав зеленого камзола. На белой коже темнела водяная лилия в солярном круге. Темнела пару мгновений, а затем исчезла, сменившись волдырем ожога. Невозмутимый кромешник прикрыл тканью неудачную попытку присвоить знак благоговения Тьмы.
— Это ты зря, — протянул Веркинджеторикс без капли сочувствия. — Заживать будет долго, Тьма принципиально не ускорит регенерацию.
Ярвуд скривил губы.
— И все же я смог воссоздать знак, пусть и на несколько секунд.
— Эйликса солем не обжигал и не исчез сразу, — возразил Веркинджеторикс.
— Наш побратим всегда был любимчиком Кромешной, — наблюдая за реакцией из-под темно-коричневых ресниц, произнес рыжеволосый. — Но и у него солем был тусклым, будто не настоящим.
— Это потому что девушка не приняла его. А вообще, я не хочу о нем разговаривать. — Веркинджеторикс бросил быстрый взгляд на лицо невозмутимо спящего принца.
— Эйликс предатель, он напал на принца и больше мне не побратим.
— Ты так категоричен, Джет. Вспомнил, что произошло в тот день? — вкрадчиво спросил Ярвуд.
Резким движением Веркинджеторикс набросил капюшон на голову.
— Мои воспоминания все так же скрыты. Так, пойду на охоту, без суженой принц сам не проснется.
— Джет, подожди! — окликнул рыжий кромешник побратима.
Веркинджеторикс остановился выжидая.
— Больше не заставляй девчонок целовать принца.
Прозванный Поцелуйным Маньяком кромешник опять откинул капюшон.
— Прости?..
— Поцелуй — необязательное условие, если помнишь. Достаточно, чтобы избранная девушка оказалась рядом.
— Но с поцелуем надежнее! — резко возразил Веркинджеторикс и вышел из убежища.
Ярвуд покачал головой.
— Он неисправим.
Из угла комнаты, куда не доставал свет лампы, вышел Мэттхольд.
— Джет зациклился на идее найти принцу суженую. Это опасно.
Рыжеволосый кромешник приблизился к побратиму.
— Еще опасней врать, Мэттхольд. Как и я, ты видел солем у латорийки, которая пробудила нашего побратима Эйликса, но твердил, что его не существует. Зачем?
— Чтобы забрать девушку, Ярвуд. Принц не очнулся в ее присутствии, она не его суженая.
— Возможно, твоя? — лениво, подчеркнуто без интереса, спросил рыжеволосый.
Вместо слов Мэттхольд продемонстрировал чистые запястья.
— Тогда почему ты решил ее забрать? — Ярвуд нахмурился.
— Воины Тьмы не вмешивают женщин в свой спор, — напомнил Мэттхольд незыблемое правило ордена.
Ярвуд кивнул, а затем внезапно потребовал:
— Покажи лицо, Мэтт.
Несколько ударов сердца побратим оставался неподвижным. Затем ткань сама сползла с темноволосой головы.
— М-да... Тьма, если наказывает своих сыновей, так от души, чтобы больше не совершали ошибок, — сделал горький вывод Ярвуд.
13 глава Темные сны
На площади, похоже, собрался весь город. Музыка будоражила, звала, будила странные желания. Присоединиться к празднующим, беззаботно раствориться в толпе, стать ее частью.
Глупость. Ему нельзя забывать, кто он. И здесь он лишь из-за нее. Ему не терпелось подойти к ней — девушке в огненно-алом платье. Хотелось прикоснуться к распущенным черным волосам, которые достигали поясницы. Мечталось сжать руки на тонкой талии.
Девушка была притягательна и грациозна до нереальности. Она не ходила — парила над землей. В танце ее движения напоминали языки пламени. Да она вся была, как огонь: порывистая, нетерпеливая, несдержанная.
И невероятно дерзкая до безрассудства.
— Не боишься мхом порасти? — спросила она громко, сверкая черными глазами.
Неожиданный вопрос завел в тупик. Она ведь не могла догадаться о его давнем страхе?
— Прости, о чем ты?
— Стоишь древней статуей уже час на одном месте. Так ведь и птички могут перепутать!
Обидно хохоча, она со звериной скоростью отпрыгнула от него, не позволив схватить, а затем и вовсе вернулась к танцующим. И ее приняли с радостью в веселящуюся толпу.
Он остался один, кипеть от раздражения. Это же надо такое выдать! Его — и обгадят птицы. Да они от страха дохнут на подлете!
Мелкая поганка... Невероятно притягательная, будящая эмоции поганка.
И не понять пока, чего хочется больше — придушить ее или обнять.
И это потрясающе, ведь напоминало, что он живой.
Пока еще живой.
***
Я открыла глаза.
Из-за плохо закрытой шторы в спальню несмело тянулись пальцы раннего серого утра. В горле першило, как будто это я танцевала без устали, а не девушка из реалистичного сна, немыслимо детализированного, как кусочек чужой жизни.
Жажда мучительна. Безумно хочу пить. Мне срочно нужна чашка воды!
Я подскочила с кровати и тут же повалилась обратно. Голова закружилась, в глазах потемнело.
Ох, а ведь першение в горле не унять водой! Я заболела. Вон, и нос заложило.
Дурацкая осень с ее холодом и вкрадчивой сыростью!
Слабость все сильнее разливалась по телу, удерживая в постели.
Не люблю болеть. Особенно ненавижу простуду, от которой мне не помогают ни артефакты, ни заклинания целителей. Такое вот чудное наследие далекого предка, который был оборотнем с Седого материка, как утверждала семейная хроника. Не таким, как оборотни в Давелии, но вроде бы тоже из кошачьих. И пускай пришлый потоптался в нашем роду давно, последствия вылезают до сих пор. Если Виоле достались плюшки в виде тонкого обоняния, бесценного в профессии кулинарного мага, то мне не только оно, а еще и невосприимчивость к некоторым полезным заклинаниям. Я могла не бояться какой-нибудь убийственной заразы, вроде желтого мора, но зато с ног надолго валила обыкновенная простуда.
Единственное спасенье — сон и укрепляющие зелья.
Последних у меня сейчас нет. Может, тогда поспать еще? К тому же рано.
Жаль, Барт где-то бегает, а так бы обняла его...
***
Украшенный гирляндами
