Цвет вечности - Алла Грин
Моё сознание и внимание были расплывчатыми. Словно мозг всё ещё спал или был под анестезией, дарованной Яном, и я не сразу улавливала происходящее.
Однако, я больше и больше окуналась в настоящий момент. Кинли послушно сидел рядом со мной. Но я заметила, что он начинает нервно вертеться вокруг самого себя и скулить. Но очень тихо, словно извиняясь, чтобы я заметила, но не сильно. Его никто не выгуливал за весь день. И хотя Ян просил меня никуда не выходить, Кинли выгулять я была обязана. Мой взгляд упал на сумку, что принес Ян из моего дома. Не то, чтобы меня смущало выйти на улицу в вечернем платье – мне было, в общем-то, безразлично. Но мне было холодно. Из окна дул прохладный августовский ветер. Жара спала. Заколдованное солнце перестало нас греть?
Заглянув в неё, я достала первое, что нащупала – прямые джинсы и розовый джемпер, светлые кроссовки вместо босоножек на каблуке, которые стояли в прихожей. Ещё нашла тёмные солнечные очки, которые разумно прихватил Ян. Не то, чтобы если я уж и пропала без вести, то лучше скрыться понадежнее. Просто мои глаза были чересчур красными. Они были опухшими и болели от слез и ещё сильнее – от оранжевого света за окном. На миг я словила себя на мысли, как мне жаль дедушку. Его сын погиб, и он понятия не имел где его внучка. Он был бы рад узнать, что со мной всё хорошо. И представляю, как много для него это значило. Но я не знала, как ему объяснить сложившуюся ситуацию, чтобы он не сдал меня в учреждение для душевнобольных. Он ничего не знал о заклинаниях, которые читала семья моей матери, это был отец отца. И Ян велел мне не высовываться. И мне лишь хотелось, чтобы быстрее наступил тот момент, когда я бы обняла дедушку, а он меня.
В сумке я также нашла поводок Кинли. Хотя Ян и говорил не выходить, он знал, что Кинли я, так или иначе, выведу вопреки всему.
Переодевшись, я повесила очки на ворот джемпера, выключенный телефон на всякий случай положила в карман. Надев поводок на Кинли, пошла к двери. На тумбочке я увидела пластиковую карту Яна и наличные. Он оставил их мне, на всякий случай. И я, на этот случай тоже, положила их в карман.
***
Когда я вышла на улицу из подъезда, то уже не поразилась обилием людей во дворе. Лишь зажмурилась от непривычного хлынувшего в глаза света. Кинли справил нужду, я обошла с ним дом, выйдя на дорогу. И поняла, где мы. Где была его квартира. Слева от меня находилась Привокзальная площадь и вокзал, впереди виднелось начало проспекта Победы. Я стояла на параллельном ему улице, развернувшись, уставилась на обочину. Это был самый центр Гомеля. Вокруг было многолюдно. Они все смотрели в небо и указывали в него пальцами. Гул гудков автомобилей сбивал с толку. Создавалось такое впечатление, что сейчас не обеденное время, а вечер – свет был темным, оранжевым, будто вязким. Он облачал дома в коричневые оттенки.
Вглядываясь вдаль, я видела впереди призрачное нечто, но не в реальности, а в памяти, потому что это было слишком далеко, чтобы увидеть. И я вдруг подумала, что если не могу, не имею права попасть на похороны, то могу попасть хотя бы в церковь. Моя мама всегда чтила подобные традиции, и я ощущала навязчивое желание поставить свечку и чувство собственного предательства, если не сделаю этого. И надев на глаза очки, я, стараясь затеряться, скрывшись от чужих глаз, двинулась по улице. Вряд ли волки могут найти меня в этой толпе, если вообще искали. И вряд ли могли меня убить на глазах у всех. Хотя после этого неба – могло быть что угодно.
В любом случае – сейчас был день, и они не могли обратиться.
Взяв Кинли на руки, чтобы его не затоптали, я двигалась вперед. Я шла пешком, шла вперед по тротуару, видя, как общественный транспорт умер в пробке. Мимо меня проплывали четырех и пяти этажные жилые здания старой застройки, классические, плотно прилегающие одно к другому. Хорошо мне знакомые, каменные строения, с нависающими над улицей небольшими балконами, маленькими подъездами с выступающими козырьками; арками, ведущими во дворы. Границу вымощенного плиткой тротуара обрамляли фонари – на них вдруг зажегся свет от полутьмы, словно от наступивших сумерек.
На первых этажах зданий мелькали зеркальные витрины магазинов: обуви, книг, парфюмерии. Промелькнул ресторан. Из его стеклянных больших окон искрилось мерцание гирлянд. Охваченные коричневым светом здания всё же представали передо мной в настоящем цвете, каким я их помнила: приятных пастельных голубых, розовых и бежевых оттенков фасады. Я не знаю, почему, но я шла и цеплялась за эти здания, цеплялась за город, эти улицы и правда были очень красивы, но сейчас их красота была неуместной для меня. Она была, скорее – спасением. Это было тем, что отвлекало меня от мрачных навязчивых мыслей.
Кинли неподвижно сидел на руках, как мне казалось, слегка напуганный шумом. Через десять минут я почти вышла на нужную мне улицу. Я прошла несколько светофоров, перекрестков и мимо меня мелькнул бар, в котором был заказан стол на сегодняшний вечер, в котором я должна была отпраздновать свой день рождения. Нахлынуло неприятное чувство удушья и сдавленности в груди. Я скорее двинулась дальше, не оглядываясь. Впереди был большой перекресток. Я вышла к высокому административному зданию, где собралась густая толпа. Жители ждали ни то ответов от власти, ни то действий. Но что можно было сделать с этим небом? Разве кто-то что-то мог сделать? Ян собирался, но я ничего не знала о его планах.
Продираясь через толпу я видела впереди очертания парка – плотную стену зелёных деревьев
