Капойо (СИ) - Иолич Ася

– Прости, кирья. Сейчас узнаю, – сказал он, помогая Гелиэр подняться в экипаж. – Одну минуту.

Аяна села рядом со своей кирьей. Та притихла, разглядывая узоры на подоле.

– Я узнал. Прикажешь ехать, кирья?

– Да.

Илойте причмокнул, и вороная кобылка тронулась, увлекая мягко покачивающийся экипаж в поток верховых, повозок, экипажей и телег. Капойо кирьи Эрке Гелиэр сидела рядом со своей госпожой, и лёгкая коляска везла их по улицам красивого, шумного города, который был пока чужим для них обеих.

18. Серые туфельки

– Ишке, Ишке!

Кот сидел на площадке лестницы у распахнутой створки и не мигая смотрел на Аяну.

– Почему ты боишься меня? – Аяна умоляюще подняла брови. – Я не обижу тебя! На, смотри!

Кусочек сырой курицы не настолько прельстил Ишке, чтобы заставить его подойти поближе, но явно заинтересовал. Аяна встала на колени на кровати, высунулась в окно и оставила кусочек в миске. Кот осторожно отошёл в сторону, но, как только Аяна села обратно к изножью, опасливо вернулся к миске и съел угощение, посматривая вниз, в комнату.

Кимат спал. Аяна будила его иногда, уезжая, но Иллира сказала, что он после такого плохо засыпает днём, и Аяна перестала тискать его по утрам. Она осторожно поцеловала его и поправила тонкое одеяло, потом с грустью посмотрела на сына и вышла к Иллире на кухню.

– Завтра у тебя выходной. Погуляешь с ним, – сказала та, увидев тоскливое лицо Аяны. – Ты всё-таки с утра взяла или вечером?

– С утра. Кир всё переживал, что я буду возвращаться поздно. Иллира, я поеду. Сегодня должны привезти платья, а потом у нас визит в дом... Банур, вроде бы так. Оставить тебе денег?

– Прекрати. Он не настолько много ест. Как и твой кот.

– Он не мой, – улыбнулась Аяна. – Я просто его подкармливаю.

– Во всяком случае, он подходит только к тебе, – усмехнулась Иллира.

– Ты сама сказала, что не будешь его подкармливать, и чтобы это делала я.

– Конечно. Мне ещё не хватало забот о ничейных котах. Ступай, а то опоздаешь.

Аяна пригладила поддельную бороду. Она зашла к Перуллу и оставила медяк мальчишке, который выводил лошадей.

– Он вчера козлил, – сказал тот недовольно, забирая медяк. – Ему нужно больше двигаться. Если ты не собираешься ездить на нём, переставь в другую конюшню. У нас он тут всё разнесёт. Он пытался сожрать соседа, который пришёл за своим мерином!

Аяна кивнула, мыслями уже с печальной Гелиэр, и направилась было прочь, но остановилась. А почему бы и нет?

Мальчик открыл денник, и Ташта радостно вышел, обнюхивая её. Он действительно застоялся.

– Инни!

Мальчишка стоял с открытым ртом, глядя, как странный худой бородатый парень снова взлетает на странного кусачего гнедого коня и без уздечки и седла поднимает его в неспешную рысь по улице.

Ташта немного пугался города. Ему не нравился шум, и он то и дело пытался шарахнуться от больших лакированных карет и телег с дребезжащими ящиками пустых молочных бутылок или бидонов. Аяна видела его испуганный взгляд и постоянно успокаивала, гладя по шее, почёсывая под гривой. Она объехала шумные улицы возле порта стороной, проехала мимо какой-то толпы, в которой заметила по меньшей мере пять красных курток стражников, и выехала на дорогу, ведущую к поместью Эрке.

Залив внизу лежал, искрясь, и какой-то небольшой корабль отошёл от причала и направлялся на запад, подсвеченный лучами солнца, отчего его светло-серые паруса, казалось, светились. Аяна вдохнула запах пыльной дороги и трав, нагретых ласковым пока ещё солнцем, и позволила себе раствориться в глухом перестуке копыт Ташты, шелесте ветра в кипарисах, жужжании насекомых и стрекотании цикад, которое напоминало ей шум от деткой погремушки, сделанной из маленькой высушенной тыквы, в которой гремят семена, а на ручке привязаны крохотные звонкие бубенчики.

«Цим-цим! Ле, ле!» – пела какая-то маленькая птичка, перелетая с одного дерева на другое. – «Цим-цим! Ле, ле!». Ташта поворачивал мохнатые уши, и Аяна гладила его по шее.

– Ты мой хороший. Мой славный...

Боковые ворота, как всегда, были открыты. Она спешилась и открыла створку, завела Ташту в свободный денник и переоделась в пропахшее за ночь сеном платье.

Гелиэр сидела над большой коробкой, держась за виски.

– Это твоё, – с отчаянием сказала она, ткнув пальцем в угол.

Аяна бросила быстрый взгляд на свёртки, лежавшие на кресле, и подошла к Гелиэр.

– Кирья, всё хорошо. Это просто платья. Ты примеряла? Сегодня мы едем с визитом в дом Банур.

– Я не хочу их примерять. Хотя... всё равно. Всё равно.

– Кирья, тогда давай я примерю свои, а ты скажешь, какое лучше, – впадая почти в такое же отчаяние, сказала Аяна. – Я до сих пор не очень разбираюсь в этих ваших фасонах. Ты видела мои платья.

– Там ещё обувь, – сказала Гелиэр, чуть не плача.

Аяна забрала свои свёртки с кресла и развернула один. Да, у Аплайи явно был свой взгляд на вещи. Пышность юбки уменьшилась чуть ли не втрое.

– Я примерю тут, за ширмой, или мне спуститься в свою комнату?

– Можешь тут. Всё равно.

Аяна скинула красное платье, в котором ходила на конюшню вечерами, прикрывая штаны, надела синее, которое вынула из первого свёртка, и с облегчением вздохнула. Она боялась, что платье будет похоже на то, которым раньше был её мужской наряд, но оно сидело очень удобно. А ещё... ещё в нём были карманы.

– У тебя рубашка торчит. Там должно быть нижнее платье, в тех свёртках, – сказала Гелиэр. – Тут должно быть открыто, – показала она на вырез.

Аяна вздрогнула.

– Это обязательно? Мне не очень нравится, когда шея открыта настолько низко. Я не привыкла.

– У нас так носят, – вздохнула Гелиэр. – А у вас?

– У нас носят то, что удобно. Я носила короткие штаны и рубашки, а сверху – вот такую куртку, – показала она рукой длину.

– Штаны? – изумилась Гелиэр. – У вас девушки носят штаны?

– Да. Под кафтаном. Женщины носят кафтаны на запах, похожие на мой голубой наряд Фадо, помнишь? С такими косыми застёжками. Кафтаны разной длины. Или длинные платья без застёжек спереди. Те, кто ездят на лошади – носят более короткие куртки.

Она вынула лёгкое белое нижнее платье и надела его, зайдя за занавеску кровати, хотя Гелиэр даже не поворачивалась, потом примерила поверх второе, серо-голубое тонкое платье, затянула тесёмки спереди и подошла к зеркалу.

– Тебе очень хорошо, – сказала Гелиэр. – Но это повседневные. Примерь то, в котором будешь сопровождать меня по визитам.

– А ты, кирья? Покажешь мне хотя бы одно своё?

– Сейчас.

Гелиэр зашла за ширму. Некоторое время раздавалось шуршание ткани.

– Ты готова? – спросила она.

– Да, кирья.

– Тогда помоги мне, пожалуйста. У меня ленты сзади.

Аяна вышла из-за занавески балдахина в новом серо-зелёном платье с лентами и обомлела. Гелиэр стояла перед ней, похожая на дивную клумбу с цветами. Яркое фиолетовое платье из блестящей седы с вытканным цветочным узором стягивало её талию, а прямоугольный вырез, отороченный тонкой нежной белой оборкой, притягивал внимание к груди. Талия же казалось ещё тоньше из-за пышных складок юбки и оборок сверху, у плеч.

Вот это да. Аяна стояла, прикидывая, сколько ткани ушло на это платье, и по всему выходило, что лучше бы она не прикидывала.

– Вот тут надо затянуть, – сказала Гелиэр, поворачиваясь и показывая пальцем на талию сзади. – У тебя платья шнуруются спереди, а у меня сзади.

– Но тут уже утянуто, – сказала Аяна, подёргав за прочные шнурки.

– Это должно сидеть туго, – вздохнула Гелиэр. – Тяни.

Аяна потянула. Гладкие ленты из седы ещё сильнее стянули талию Гелиэр.

– У тебя тоже не затянуто, – сказала та, поворачиваясь к Аяне. – Дай. Выдохни. Потом ещё затянешь меня.

Она выдохнула, и Гелиэр потянула за ленты. Аяна застыла с вытаращенными глазами, с невыразимым ужасом глядя на неё.

– Кажется, я кое-что только что поняла, – сказала она, мелко и торопливо дыша. – Я только что поняла, почему в пьесах все кирьи постоянно вздыхают. Кирья, как ты дышишь в этом? Как ты ешь и пьёшь?