Ольга Романовская - За гранью грань

Геральт вздохнул и одарил сочувственным взглядом. Ошибиться не могла, навсей именно жалел. Потянулся, осторожно взял за руку, чуть сжал пальчики и отпустил. Я же осталась сидеть, как сидела.

— М-да, — прокомментировал Геральт, — напугали тебя знатно! Шестнадцать лет, а даже прикосновений не выносишь. Не иначе боишься заразиться чесоткой. Ты хотя бы кому-то себя трогать позволяла?

Кивнула.

— Мужчине?

Снова кивок.

— Пошла после этого волдырями?

— Нет, но то отец, братья, учитель, а вы…

— Что — я? Ну что я, Дария? – устало переспросил Геральт и снова развалился на постели. Устроился на боку и, подперев голову кулаком, уставился на меня. – Прокаженный? Или раз трогает, то насилует? Хочешь, поклянусь, что не стану? Ты обижалась на отсутствие сочувствия… У нас сочувствуют только слабым, это оскорбительно. Но ты маленькая, светлая, я переступил через правила – и в итоге?

Выжидающе уставилась на навсея. Какой итог-то?

Геральт еще раз вздохнул и перекатился на спину. Прикрыв глаза, он будто заснул. Вздрогнула, когда, не размыкая век, навсей попросил:

— Дотронься.

— Зачем? – не поняла я.

— Коснись меня. Как хочешь, неважно.

Помедлив, нерешительно потянулась к плечу Геральта. Вроде, ничего страшного, даже за руку не схватил.

— И как, страшно, волнительно?

— Нет.

— Так почему, когда трогаю я, реакция иная? Это то же самое, поэтому либо не обижайся на черствость, либо борись со страхами. Когда целовал, наверняка подумала, будто займусь любовью. Угу, прямо сейчас, Дария! – расхохотался Геральт.

— То есть вы не?.. – не веря, переспросила я.

А как же темные, для которых женская честь ничего не значит? Во всех книгах ведь писали: они невоздержаны и превыше всего ценят плотские удовольствия, сношаются со всем, что движется. Или фолианты врут? Как оказалось, мне многие лгали.

Навсей расхохотался и насмешливо поинтересовался:

— Чай нужен? С травками. Или я свободен и могу заняться Талией?

Поколебавшись, попросила-таки чаю. Думала, пришлет служанку – нет, принес сам, поставил на столик, спросил, могу пить сама или напоить. Разумеется, от помощи отказалась и проверила, что же мне заварили. Вроде, никакого яда, стимулятора и прочей гадости. Запах знакомый: мелисса, чабрец, мята. Осмелев, отхлебнула. Вкусно. Геральт присел рядом. Напряглась, но навсей не дотронулся, просто сидел и наблюдал. Лицо стало таким спокойным, даже умиротворенным. Но стоило пошевелиться, как в глазах мгновенно вспыхивал странный огонек. Он пугал, заставлял быстрее глотать обжигающий чай. Казалось, будто я мышь, а Геральт – кот, который в любой момент огреет когтистой лапой.

— Допила?

Кивнула. Навсей забрал чашку и ушел.

Накатила странная опустошенность. Стало вдруг все равно, кто я, что я, видела ли труп Алексии. Коснувшись щекой подушки, свернулась калачиком, обхватив колени руками.

Почему Геральт изменил отношение ко мне? Почему вдруг стал милым, предупредительным, насколько может быть предупредительным темный. И чем светлые лучше лангов? Или это какая-то изощренная игра, правил которой не знаю? Внутренний голос подсказывал, темные ненавидят светлых еще больше, чем серых. А я, посмотрим правде в глаза, неопытная девчонка, которая даже занесенного над головой меча не заметит. Точно так же откармливают на убой свинью: сначала холят, лелеют, а потом отрезают голову.

Всхлипнув, вновь уткнулась носом в подушку.

Не хочу, не хочу, не хочу! Пусть все окажется сном, Алексия жива, а я дома. Сейчас открою глаза и окажусь в комнате, пропахшей травами. Увы, сколько ни щипала себя, сколько в слепой надежде не жмурилась, ничего не менялось. Значит, правда.

Между тем, чай начал действовать. Глаза закрывались, мысли путались. По телу разливалось тепло, заполняя каждый дюйм. Странное, оно расходилось лучами от живота. Ох, кажется, Геральт что-то подмешал в травки. Но, с другой стороны, я успокоилась. Может, и к лучшему. Пусть уж тепло, чем бездна отчаянья. В нем так уютно, будто в маминых объятиях.

Проснулась оттого, что меня щекотало перышко. Маленькое, белое, нежное, оно теребило ухо, нос, губы, скулы. Попробовала поймать – куда там! Перо взмывало в воздух, легко уворачивалось от рук. Когда, утомившись, легла, оно принялось гладить. В итоге перестала бороться и прикрыла глаза.

Приятно. Пух разгонял мурашки по коже, ласкал, будто бархат или мех. Не хотелось вставать: тогда перышко улетит. А оно уже щекотало шею, подбиралось к вырезу платья. Я разочарованно вздохнула, когда из-за ткани перестала чувствовать прикосновения. Будто прочитав мысли, перо вернулось к шее и скользнуло кончиком по горлу к губам. Невольно приоткрыла их и задержала дыхание. Перо очертило контур губ, а потом сместилось к уголку.

Странное чувство и бесконечно приятное.

Убедившись, что меня никто не видит, приподнялась и собрала волосы в пучок на затылке: они мешали, скрывали кожу. Перышко тут же подлетело и с готовностью принялось гладить. Касание линии роста волос отдалось сладостной дрожью.

Понимала, что делаю нечто запретное, но не могла остановиться. Лежала и наслаждалась то легким царапаньем ости перышка, то едва заметным дуновением ветерка, то поглаживанием невесомого пуха. Оказывается, у меня очень чувствительная кожа шеи. Покраснев, поспешно распустила узел. Хватит! Нечего поддаваться на провокации навсея. Но перо с готовностью спустилось по руке, породив мурашки. Оно поглаживало кисти, потом поднырнуло под ладонь, вызвав кратковременное оцепенение.

Непристойно, хотя ничего непристойного нет. Я разрывалась между противоположными чувствами и сдалась. Это всего лишь перышко, оно ничего плохого не делает. Не краснею же я от кошачьего хвоста!

Увы, удовольствие быстро закончилось. Только прикрыла глаза и запрокинула голову, как перо исчезло. Коснулась пальцем горла – не то. Ох, да что это со мной? Темные дурно влияют.

Позвонив в колокольчик, попросила служанку сделать расслабляющую ванну. Мне понравилось лежать в теплой воде. Она, как известно, изгоняет из сердца печаль.

— Ужинать будете? – Горничная стрельнула глазами по комнате, будто ожидала обнаружить нечто подозрительное.

Замялась. Есть не хотелось, но надо. И Геральт наверняка заставит. Странно, что он до сих пор не заглянул, грозился ведь. Забыл, видимо. К счастью!

— Я могу сюда принести. — Горничная покрутила металлические кругляшки, называемые кранами, и ванную начала наполнять вода.

— Да, немного. Что-нибудь легкое.

Нельзя морить себя голодом, съем салатик, например.

Горничная помогла раздеться, и я опустилась в теплую воду. Она чуть пенилась и полнилась ароматом амбры. Служанка уселась за моей спиной. Прикосновение пальцев к затылку заставило вздрогнуть и, прикрывшись руками, сесть. Почему она не ушла?