Приручить дракона - Тиффани Робертс
Взгляд Эллии оставался спокойным, и единственным изменением в выражении ее лица было легкое движение бровей вверх. Не говоря ни слова, она снова взяла его за волосы, и ее ловкие маленькие пальчики сотворили свое волшебство. Эллия заплела его волосы в косу на каждом виске, время от времени ее пальцы слегка касались его чешуи, пока она работала. Когда она закончила, то просто ушла. С тех пор косы хорошо сработали, убрав большую часть его волос с лица.
Фальтирис жаждал этих легких прикосновений. Он тосковал по той фамильярности, с которой Эллия обращалась с ним в те моменты, по близости и дружеской тишине. Он тосковал по странно теплому, трепещущему чувству, которое она пробудила в нем своими нежными заботами, своим маленьким проявлением доброты.
Фальтирис пробежал глазами по ее блестящим волосам, оценивая их как лишь одну часть ее красоты — красоты, которой ее окружение придавало неповторимое сияние. Небо и облака отражались на поверхности реки вокруг нее, и бесчисленные точки света вспыхивали и гасли на ней, как звезды, рождающиеся и умирающие в течение одного удара сердца. Капельки на ее коже сверкали, как драгоценные камни, когда она двигалась.
Красный жар проник в его разум, усиливая боль в чреслах, но он отверг его импульсы. Фальтирис хотел тело Эллии — все это, — но он также хотел близости. Не просто физическая близость, но близость их сердец и умов. Он хотел поговорить. Хотел общения.
Он хотел… Эллию.
Фальтирис снова оторвал от нее взгляд, на этот раз повернув голову, чтобы посмотреть вниз по реке — это было направление, в котором дул ветер, направление, откуда, скорее всего, придут любые голодные звери. Он высунул язык, чтобы попробовать воздух на вкус. Ее запах был самым заметным из всех, и это, должно быть, было связано с его искаженной перспективой, его изменившимся фокусом. Не было никакого способа, чтобы один маленький человечек мог перебороть все остальные запахи вокруг нее, не так ли?
Она встала и откинула волосы назад. Вода брызнула с ее локонов, капли ярко вспыхнули на солнце. Зрелище должно было быть бессмысленным, обыденным, но что-то в нем заставило Фальтириса замереть. Она провела руками по коже, оттирая себя дочиста. Хотя она все еще стояла к нему спиной, он мог представить, как ее руки гладят холмики груди, касаются этих темных бутонов на их вершинах, скользят по животу, опускаются к паху.
Но только когда она начала петь, ее очарование им было завершено.
Ее мягкий голос был высоким и мелодичным, возвышаясь над звуками реки, не вступая с ними в противоречие. Он отражался эхом от стен каньона, становясь чем-то столь же мощным, сколь и нежным, и резонировал в его сердце, отталкивая жар, который так глубоко поселился в нем.
Язык Фальтириса снова высунулся, на этот раз, чтобы скользнуть по его губам. Сам того не желая, он наклонился вперед, оперся руками о валун и спустился вниз. Его хвост скользнул по камню позади него.
Эллия продолжала петь, наклонив голову, чтобы волосы свисали на одно плечо, и снова провела по ним пальцами, распутывая узлы и путаницы.
Фальтирис встал и подошел к кромке воды. Он слышал песни птиц и насекомых, песни ветра, песка и камня. Давным-давно он слышал некоторые песни своего вида. Все эти песни были бессловесными — они передавали свои намерения без необходимости в словах. Тем не менее, слова, которые пела Эллия, не умаляли красоты или воздействия ее песни.
Она пела хвалу и благодарность воде, дающей жизнь, источнику каждого растения и животного как в Мерцающих вершинах, так и в Заброшенных песках. Несколько раз, умываясь и напевая, она произносила имя, которое он слышал от нее раньше, — Цитолея.
«Цитолея, мать всех нас, мы благодарим тебя за твой подарок.
Источник жизни, кровь нашего племени, мы благодарим тебя за твою милость».
Он не был уверен, как долго стоял неподвижно на берегу реки, глядя на нее. Это не могло быть слишком долго — она закончила мыться, когда закончились слова ее песни, переключившись на нежное напевание в той же мелодии, когда она снова погрузилась по плечи в воду.
Чего не хватало в их брачной связи? Фамильярность? Они ничего не знали друг о друге, даже не знали имен друг друга, пока не трахнулись несколько раз.
«Потому что драконы не заботятся о мимолетных жизнях смертных».
Но эта идея больше не оправдывалась, не так ли? Сам Фальтирис теперь был смертен; остаток его жизни будет таким же эфемерным, как и у любого человека. И Эллия была его парой, они были связаны вместе навсегда. Он хотел узнать о ней больше. Она пробудила в нем любопытство, которое не проявлялось в течение многих столетий, жажду знаний, которая долгое время дремала.
Единственным способом узнать о ней было поговорить с ней — или, что более важно, выслушать ее.
Он почти чувствовал, как ее мелодичное гудение струится по его чешуе и проникает в нее, гораздо более приятное вторжение, чем вторжение красного жара. Фальтирис сидел на берегу реки, шевеля хвостом и крыльями, чтобы найти как можно больше комфорта.
Эллия наконец выпрямилась и повернулась к нему. Ее длинные темные волосы падали на грудь, прикрывая холмики груди, и вода ручьями стекала по ее коже.
Она замерла и изогнула бровь, когда ее взгляд упал на него, прекращая свою песню.
— Я и не знала, что у меня такая нетерпеливая аудитория.
Хотя часть Фальтириса жаждала увидеть ее поближе, жаждала подойти к ней и трахнуть ее прямо там, в реке — хотя часть его горела желанием этого — он удержался на месте. Эти моменты просветления будут становиться все реже по мере того, как комета будет приближаться к своей вершине, и он сделает все возможное, чтобы не растратить их потенциал впустую.
— Кто такая Цитолея? — спросил он.
Эллия подошла на несколько шагов ближе и остановилась, когда вода дошла до середины бедра. Она провела кончиками пальцев по поверхности.
— Цитолея — священный водоем в моей деревне. Наш народ черпал из нее воду на протяжении многих поколений, и она сохраняла нас в безопасности и силе. Она — дающая жизнь.
Язвительные замечания вспыхнули на поверхности его сознания, но Фальтирис сдержал их; высмеивание его человека за ее убеждения только спровоцировало бы еще одну драку и расширило бы пропасть между ними. И как бы ему ни было больно признаваться в этом
