Телепортация - Марк Арен
– Садитесь сюда, – приказала ей та, указав на стоящий в углу комнаты стул, а сама, заглянув в сверток и удовлетворенно хмыкнув, надела через голову поверх своего платья жуткой расцветки балахон и, сев за стол, обыденным тоном больничной нянечки поинтересовалась: – Кого звать-то?
– В смысле? – не сразу сообразила она.
– Вы зачем сюда пришли, милочка? – сварливо спросила женщина. – Глазки строить или с покойничком своим общаться?
– Общаться, – кивнула она.
– Насколько я знаю, все ваши родные и близкие уже «там». Так кого мне звать: папу, маму, а может, кого-то из бабушек или дедушек? – спросила хозяйка квартиры.
– А откуда вы знаете, что все они умерли? – удивилась она.
– Я не знаю, откуда знаю, – сказала женщина-медиум и тут же сердито добавила: – И не все ли равно, откуда я это знаю: знаю, и все!
– Это все Люся вам рассказала: и про родных, и что я – издатель. Ведь вы же спросили, не я ли издала эту книгу…
– Не знаю я никакой Люси. Может быть, она здесь и была; тут многие ходят, всех не упомнишь. А вам, милочка, надо мне верить, а то ничего у нас не получится, – покачав головой, сказала хозяйка квартиры.
– Да-да, конечно, я постараюсь, просто все это так необычно, – пробормотала она и замерла, положив руки перед собою на стол. Как в школе.
– Итак, кого вызываем? – нетерпеливо повторила вопрос медиум.
– Гоголя, – ответила она, кивнув при этом, как прилежная школьница.
– Гоголя? – настал черед удивиться медиуму.
– Гоголя, – опять кивнула она.
– Что ж, Гоголя, так Гоголя, – пожала плечами медиум и, закрыв глаза, стала раскачиваться из стороны в сторону, тихонько подвывая и говоря что-то на каком-то непонятном языке. Через пару минут вдруг тревожно колыхнулось пламя свечи, и ей показалось, что в комнате появился кто-то третий. Это почувствовала и ворона. До того неподвижно сидевшая рядом с хозяйкой, она вдруг открыла глаза и, поспешно семеня лапами, перебралась на краешек стола.
– Спрашивайте, – сказала ей медиум, – Гоголь здесь.
Как ни странно, эти слова не усугубили ее состояние, а наоборот, подействовали отрезвляюще, и, облизнув пересохшие губы, она спросила:
– Скажите, вы… отчего вы покинули это мир?
– Он говорит, – голос медиума звучал ниже, с отчетливой хрипотцой, – что и болезнь, и методы лечения ослабили силы организма. Лечили его каломелем, в котором было высокое содержание ртути…
– А отчего вы сожгли второй том «Мертвых душ»?
– Он отвечает, что тому было виною негативное состояние его ума. Что все пошло не так, как хотелось написать, первоначальный замысел надежд не оправдал…
– Скажите, а вы обижены на Белинского? – Это был хитрый вопрос. Она задала его с целью понять, водит ли ее за нос хозяйка дома или с ней на самом деле общается Гоголь. Ведь вряд ли медиум настолько разбиралась в литературной критике XIX века, чтобы знать, что Белинский устроил «Мертвым душам» настоящий разгром. Вот и проверка…
Медиум какое-то время молчала, затем тяжело, будто бы нехотя сказала:
– Он говорит, что такой человек должен был быть – и Белинский занимал свое место. Он писал не ради его одобрения, каждый имеет право на собственное мнение.
Она почувствовала, как испарина покрыла ее лоб. Ответ не оставил сомнений. С нею говорил Гоголь. Дальнейшее общение с ним настолько ее увлекло, она настолько утеряла чувство реальности, что, когда медиум, преобразившись и вновь став самою собой, сказала, что Гоголь ушел, она не совсем отчетливо понимала, что это – она и что она сейчас общалась с Гоголем…
– Ну, вот и все, – переведя дух, сказала хозяйка квартиры. Голос женщины вернул ее к действительности. Итак, подготовительная цель визита была достигнута успешно. Медиум не врал. Он на самом деле умел общаться с умершими.
Что ж, теперь нужно было достичь основной цели: проверить, где Пушкин. И поэтому, взглянув на хозяйку квартиры, она сказала:
– Я вам очень признательна. Вы на самом деле мне сильно помогли. Но у меня к вам еще одна просьба. Мне очень нужно задать один вопрос Пушкину! Я готова, если нужно, прибавить гонорар.
– Пушкину? – как и в первый раз, удивилась женщина. – Час от часу не легче! Да-а! Видимо, не судьба мне сегодня заработать эти деньги. Ну спросили бы вы у своей прабабки, где ваш фамильный сервис или какой-нибудь перстень! Нет! Писателей вам подавай! Тьфу!
– А чего вы сердитесь? Я ж деньги вам отдала. Хочу отдать еще. Позовите, пожалуйста, Пушкина. Хоть на секунду…
– Вы-то деньги отдали, но ведь я теперь не возьму, – с печалью в голосе сказала хозяйка квартиры.
– Почему?
– Потому что впервые в моей практике кто-то платит деньги не для того, чтобы найти утерянные сокровища, а для того, чтобы пообщаться с писателем, – посмотрев ей в глаза, сказала женщина, – и поэтому не возьму я с вас этих денег, – решительно рубанув рукою воздух, продолжила она, – а возьму свой обычный гонорар. Абрамовичем все равно не стану, зато останусь человеком. Так что готовьте вопрос Пушкину, я отправляюсь за ним.
Сказав это, женщина вновь закрыла глаза и стала раскачиваться из стороны в сторону, разговаривая сама с собою на своем тарабарском языке. Что же до Любы, она вся напряглась и, превратившись в один большой нерв, не сводя с медиума глаз, ждала… впрочем, ждала, сама не зная чего. У нее в голове был сумбур. Она и сама не знала, чего ждала и что хотела. С одной стороны, ей казалось, будто ей хочется, чтобы Пушкин пришел – это было бы чудом. Хотя что в этом необычного, если она уже имела приватный разговор с Гоголем?! И после этого беседа с Пушкиным, да хоть со всеми усопшими классиками человечества, чудом уже являться не могла. Чудо, повторенное второй и в третий раз, уже не является таковым. И что это она говорит? Кто бы послушал! Как вам нравится, беседа с Пушкиным в 2008 году – уже не чудо! Что ж, она не виновата. Все дело в том, что так устроен человек. Он привыкает ко всему, и если это чудо, он привыкает и к нему! Поэтому она тут ни при чем…
В этот момент медиум внезапно дернулась всем телом, словно отгоняя от себя что-то невидимое, тряхнула головой и, резко распахнув глаза, словно разговаривая сама с собой, удивленно сказала:
– Странно… Вы знаете… Если бы речь шла, скажем, о вашем соседе, которого вы лично провожали в последний путь, я бы уверенно сказала, что в его гробу лежал кто-то другой. Но Пушкин при любом раскладе должен быть «там».
