Мой сводный с Цварга - Селина Катрин
— Отец решил, что мама напала на него, и с позором выгнал из дома, — тем временем продолжила она, чуть успокоившись. — Обычно за такое женщин посылают в подземелья до конца жизни собирать каменные розы, но у отца действительно была всего лишь царапина на руке, которая зажила через несколько дней. Он больше оскорбился, чем ему был нанесён физический урон. Ну а мама носила наручи.
В этот момент моя рука сама собой скользнула на предплечья Айлин и погладила их.
— Ну а когда на Террасоре появился цваргский корабль с объявлением, что купит террасорок, отец обрадовался и первым делом продал меня вам. Кстати, очень дорого, сильно дороже, чем за меня заплатили бы выкуп местные мужчины, так как все в округе знали, что я дочь женщины, посмевшей поднять руку на мужа.
— Ты поэтому всегда так переживаешь, что можешь меня ранить?
*** Айлин
Я чувствовала тепло, исходящее от Яранеля. Его горячее дыхание касалось моего ушка и скользило по шее, успокаивая и убаюкивая, как не могли ни слова, ни уверения профессиональных психологов с интеграционных курсов. Я сама не поняла, как так вышло, но мерзкие воспоминания и кошмары, от которых я часто просыпалась по ночам в холодном поту, растворялись под его ладонями, как капли воды в жару в полдень на родине.
Да, для террасорки её украшения — это всё. Это и защита, и шанс на выживание. Каждое кольцо, каждая цепочка — не просто красивая вещица, а возможность выжить в мире, где женщина не имеет права ни на что. Вспоминая то, как отец выгнал мать, я каждый раз сжималась от страха. Он казался тогда всесильным. Его приказ — закон, ведь Мужчина — это воплощение Владыки. А когда отец без сожаления избавился от матери из-за крохотной царапины, мне стало абсолютно ясно: в один день так выгонят и меня. Особенно с учётом того, что мама не стала надевать на меня наручи в возрасте бутона.
Я выросла с мыслью, что меня ждёт та же судьба. Что однажды я окажусь в нечистотах, использованная и сломленная, как мама, не имея ничего, кроме тех украшений, что будут на мне. До двенадцати лет каждый день я просыпалась и засыпала с этими гнетущими мыслями.
— Ты поэтому всегда так переживаешь, что можешь меня ранить? — уточнил Яранель, а у меня внутри всё перевернулось вверх дном.
Как объяснить ему, что для меня ранить мужчину — это преступление, а самого Яранеля — и вовсе табу? Всякий раз, когда я невольно оставляла какие-то отметины на его теле, казалось, что земля разверзается у меня под ногами. Ведь я его люблю… ужасно люблю. Уже много лет.
К счастью, Яр не требовал ответа.
— Айлин. — Его голос звучал мягко, тепло, и от его тембра по телу разливалось что-то невероятно успокаивающее. Пальцы скользнули по моим плечам и ключице, чуть сжали, рождая бурю эмоций. — Всё это в прошлом. Тебя никто не выгонит с Цварга. Никогда. Мы не на Террасоре.
Я не ответила сразу. Просто посмотрела на него. На цварга с фантастическими глазами и золотыми рогами, который так легко говорил о том, чего я боялась всю жизнь. На мужчину, который стал для меня всем — семьёй, другом, защитником — и тем, кем я не имела права его считать. Любимым. Мужчиной, чьё тепло я сейчас чувствовала каждой клеточкой тела.
— Ты в этом уверен? — прошептала я, не отводя взгляда от его пепельно-карих радужек.
Яранель склонился ближе. Теперь мы касались лбами.
— Пока я жив, никто тебя не обидит. А даже если случится что-то непредвиденное и плохое, я лично о тебе позабочусь.
Эти слова ослепляющей вспышкой осветили весь хаос моих мыслей. Он говорил так уверенно, так спокойно, что я верила в его обещание без малейших сомнений. Сердце колотилось с неистовой силой, ощущая тепло его тела, его дыхание, его защитный, почти гипнотический тон.
Что он чувствует? Видит ли во мне только младшую сводную сестру или девушку? Может, признаться ему сейчас?
Золото на Террасоре означает защиту. Защита — это любовь. Таким образом, когда мама дарила мне что-то золотое, она проявляла любовь. Понимал ли Яр, что, сказав, что будет меня защищать, он признался в любви? Или я выдаю желаемое за действительное? Может, я смотрю на всё слишком по-террасорски?
И прежде, чем я привела мысли в порядок, Яр вдруг скользнул рукой ниже, куда-то потянулся…
— А вот, кстати, подарок, который я хотел тебе отдать на ужине, но, видимо, не судьба. — Он ослепительно улыбнулся в тусклом свете коммуникатора. Так, как будто бы мы сейчас не лежали на груде льда в заваленной снегом пещере. А ещё через мгновение между нами оказалась та самая нежно-кремовая бархатная коробочка, которую я уже однажды видела в прихожей.
— Это… мне?
— Конечно тебе. Кому же ещё? — с очередной обезоруживающей улыбкой ответил Яранель.
Я думала, что это помолвочное кольцо для той элегантной цваргини, но не стала озвучивать догадки. Просто взяла коробочку в руки.
— Я не знал, что подарить тебе на двадцать пять лет. Это очень красивая дата, и мне хотелось, чтобы подарок был особенным… — Внезапно Яр смутился.
Крышка бархатной коробочки щёлкнула, и перед моими глазами предстала брошь невероятной красоты. Её форма напоминала идеальную каменную розу, лепестки которой будто высекли из чистейшего хрусталя. Но это было не стекло, а сияние десятков мелких драгоценных камней. Их здесь, на Цварге, называли муассанитами. Каждый лепесток был так тонко огранён, что казалось, брошь светится изнутри, словно живая.
— Я узнал, что на твоей родине эти цветы многое значат. Говорят, что некоторые виды даже съедобные.
— Да, так и есть. — Я кивнула, всё ещё заворожённо глядя на брошь. — Пустынные розы — питание для караванов, а подземные пещерные — для людей. Они впитывают влагу даже из горных пород. В голодные времена, когда урожай погибает от недостатка воды, только благодаря этим цветам мы и выживаем.
— А ещё они очень красивые, — внезапно тихо добавил Яранель. — Посмотри, их лепестки
