Перья - Оливия Вильденштейн
– Почему?
– Он влюбился.
Я попыталась совместить образ безжалостного основателя «Суда Демонов» из своего воображения с тем, кого Джаред описывал как трудолюбивого, влюбленного и честного человека.
– Они вместе тренировали жеребенка. И как только ему исполнилось два года, моя тетя, хрупкая женщина, стала жокеем. Когда-нибудь слышала о Le Démon[36]?
Я приподняла брови.
– Он дал лошади такое имя?
– Очевидно, у жеребенка был вспыльчивый характер, – Джаред натянуто улыбнулся. – Он выиграл Приз Триумфальной арки[37] и таким образом стал величайшей лошадью, когда-либо выступавшей на французских ипподромах. Дядя был в восторге, когда прочитал заголовок: «Le Démon champion»[38].
– Полагаю, он заработал много денег на этой лошади, – я была так поглощена рассказом, что незаметно для себя подошла поближе к свободному шезлонгу.
– Много – это мягко сказано. Эта лошадь позволила ему купить этот дом, – он склонил голову набок, – и конный завод в Шантийи[39].
Наконец я села, чувствуя, что у этой истории не будет хорошего конца. Так как Адлеры не были известными заводчиками лошадей.
– Примерно год спустя, пока дядя уехал обсуждать права на разведение, кто-то ворвался в конюшню и всадил пулю в череп Le Démon, а затем еще одну в грудь моей тети, когда она попыталась спасти лошадь.
Я вздрогнула.
– Дядя неделями выслеживал убийцу. Им оказался его бывший босс. Этот козел чувствовал себя обманутым. Он сказал, что застрелил мою тетю, потому что она встала у него на пути. Что это был несчастный случай. Дядя обратился в полицию с собранными им доказательствами, но их отклонили как несущественные. Однако это было не так. Дядя даже сумел записать признание, но начальник полиции сказал, что оно получено незаконно и поэтому неприемлемо в суде. Вот тогда-то он и взял дело в свои руки. Навестил своего бывшего босса и выстрелил в него – сначала чтобы ранить, а затем убить. Дядю поймали и бросили в тюрьму. Правительство пыталось наложить арест на его активы, но он записал все на имя моего отца… Моего отца, который тогда был еще несовершеннолетним. Короче говоря, следующие несколько лет дядя обзаводился ценными контактами и обучался новым навыкам. Он вышел за хорошее поведение через десять лет.
– Хорошее поведение?
Джаред одарил меня мрачной ухмылкой.
Я рассматривала светлые стены дома, усеянные настолько блестящим стеклом, будто его начищали ежедневно.
– Значит, тюрьма заставила твоего дядю создать это место?
– Нет, Перышко, несправедливость заставила. Тюрьма просто дала ему инструменты.
Я прикусила губу.
– Раздумываешь, насколько мы с дядей ужасные люди?
– На самом деле я думаю о том, какой ты хороший рассказчик, Джаред. Ты заставил меня почувствовать к твоей семье что-то, кроме страха и неприязни.
Глаза мужчины заблестели.
– Осторожнее, Перышко.
Я скрестила ноги.
– В каком смысле?
– Я могу тебе действительно понравиться.
Я крепко сжала колени.
– Из-за хорошей истории ты не станешь более приятным человеком. Однако если ты позволишь мне уй…
– Иди, – он указал подбородком в сторону своей спальни. – Сигнализации нет.
– Ты солгал?
– Да.
– Почему?
– Потому что это я. Я лгу. Шантажирую. Вымогаю деньги. И иногда убиваю. Я плохой, очень плохой человек, Перышко.
– Зачем ты заставил меня почувствовать себя твоей пленницей?
Взгляд Джареда пробежался по оранжевым волосам, которые я перебирала в руках.
– Потому что это весело.
Я отпустила волосы и положила руки на плотную подушку.
– Весело? – прохрипела я, искренне уязвленная тем, что он получил удовольствие от моего страха.
Когда мои волосы рассыпались по лопаткам, я заставила себя подняться. Жестокость его прощальных слов сделала мои движения резкими.
Джаред наблюдал за мной тяжелым взглядом, что разозлило меня еще сильнее.
– Счастливой жизни, Джаред Адлер.
Он ничего не сказал, даже не попрощался. Даже не сказал «скатертью дорога».
Я остановилась на пороге между его балконом и спальней.
– Хоть часть этой истории была правдой?
– Может, да, – он снова взглянул на небо. – А может, и нет.
Боже. Этот мужчина невыносим. Почему он никогда не может дать прямой ответ? Когда я повернулась к выходу, он сказал:
– Увидимся позже, Перышко.
Я взглянула через плечо на его расслабленную фигуру.
– Мы больше не увидимся.
Хотя Джаред не отводил взгляда от темно-синего небосвода, я заметила, как приподнялись уголки его губ.
Какая наглость. Он думает, что я вернусь.
Почему и он, и Тристан были уверены в своей неотразимости?
После сегодняшней ночи ничто и никто – ни альтруизм, ни Селеста – не смогли бы затащить меня обратно в этот дом.
Глава 17
Первым же делом после того как забрала свою сумку и вышла из дома Джареда, я набрала в Интернете «скаковая лошадь Le Démon». Как только результаты загрузились, засигналила машина.
Я подпрыгнула, чуть не выронив телефон.
Седовласый водитель, с которым мы уже встречались вчера, обошел седан и открыл заднюю дверцу.
– Месье Адлер настаивает, чтобы я довез вас до дома.
Я сглотнула. У меня не было сомнений, что Джаред попросит своего водителя подвезти меня. В чем я сомневалась, так это в пункте назначения. Бьюсь об заклад, Джаред приказал ему вывезти меня из города… Или даже из страны.
– Пожалуйста, поблагодарите месье Адлера за его щедрость, но я лучше пройдусь пешком.
– Мадемуазель, сейчас середина ночи.
Это показалось мне уморительным. Водитель предупреждал меня об опасностях, которые могут таиться на темных улицах. Разве он не знал, на кого работает?
Я развернулась и помчалась по затемненной аркаде, постоянно оглядываясь через плечо. И услышала, как захлопнулась дверца машины. Вспыхнули красным задние фары, но машина не тронулась с места. Наверняка водитель передавал мой отказ Джареду. Я ускорилась и перешла через дорогу. Когда я оглянулась, седан уже исчез.
Как только площадь Вогезов осталась позади, я вернулась к экрану телефона и нажала на первую статью: «Исаак Адлер и его ценный жеребец».
Я прокрутила страницу вниз, пока не наткнулась на фотографию молодого мужчины – ненамного старше Джареда – с густыми неконтролируемыми каштановыми кудрями и блестящими голубыми глазами. Так это и был его печально известный дядя?
Я рассмотрела черты его лица в поисках сходства с Джаредом. Их изогнутые, словно лук Купидона, губы были одинаковыми,
