Полузвери (СИ) - Татьмянина Ксения Анатольевна

— Молод был. — Я позволила себе иронию, вспомнив про нашу разницу в возрасте.

Нольд хмыкнул:

— Тебе смешно, а Лёна всерьез обзывала меня щенком-переростком и младшим братиком. Тогда же и Ян залепил мне «нолик», поставив себя в старшую по значению «единицу», тем более, что я и инициации еще не прошел…

— Какой?

Он странно вскинул брови, будто удивился внезапному, но непонятно чему, и с ответом увильнул:

— Не суть… я про Париса рассказываю. Не хотел с ним никак общаться, но на следующий день тот меня достал, подкараулив в месте без людей, и сказал, что будущему Инквизору не к лицу относиться к некромантам так сердобольно, как я. Дал карточку с номером и предупредил: «Пойдешь войной, про меня не забудь». Вот так и вышло, что он в команде. За все время лично мы встречались раз пять, Парис никогда не вникал в подробности и не расспрашивал, выполнял все просьбы, сколько бы те ни стоили и так оперативно, как позволяли возможности. Ничего плохого я от него ни разу не чуял. Согласен, он странный, но в рамках своих привычек и дистанции. Поговорим с ним вместе, как только сможем.

Сколько по пути ни смотрела на Нольда, он был спокоен. Вел машину расслабленно, меня саму ни о чем не спрашивал, любопытных взглядов не бросал и посторонними разговорами не тревожил. Мы даже о делах не разговаривали. Ехали больше двух часов и только к закату завернули на дорогу с табличной «частные владения». Красивое место. Лес, луг, мелькнуло два темных водоема и с одного высокого участка дороги открылся вид на мерцающий огнями небольшой городок. Госпожа Нольд жила далеко от столицы, но не от цивилизации.

— Великий Морс… так и должно быть?

— Нет. Но я догадываюсь почему. Мать не собирается пускать тебя на свою территорию.

Глава тринадцатая

Прямо у ворот собрались женщины. На вскидку двадцать или больше человек, но мать Нольда я узнала сразу и безошибочно — глыба! И не только тем, что чистокровной фигурой северянки она была высока и массивна, но и всем своим существом излучала каменность.

Нольд остановил машину у обочины, ворота закрыты и въезда нет. Мы вышли.

— Они, — женщина сразу презрительно отметила этим словом, — не переступят границы дома. Ни мой выродок, ни его самозванка.

Меня покоробило — назвать сына «выродком» оскорбить и себя! Но Нольд нацепил холодную маску и почтительно поздоровался со всеми. Я тоже.

Взгляды почти у всех были неласковые, но попадались те, кто смотрел с любопытством и по-хорошему с вызовом. Госпожу Один я тоже признала сразу — самая старшая из всех, высохшая до костей старуха. Возраст не то, что приличный, древний, а держалась прямой и крепкой, как стальной клинок, фигурой. Она сдержанно улыбнулась:

— Мы чтим твое слово, Алекс. Иди сюда.

И поманила меня пальцем, твердо зашагав в сторону от всех. Я послушалась, и мы вдвоем удалились далеко по дороге на расстояние видимости, но не слышимости.

— Стой ровно.

Она склонилась и сделала внезапное — нюхнула в подмышку. Одежды не коснулась, но повела носом так близко, что немного смутила. Потом в ключицу, едва не упершись в грудь подбородком:

— Твой разум не болен, а тело идеально здорово. Не пахнешь ни страхом, ни принуждением, ни подкупом.

Я думала, старуха сейчас поцелует, но острый, сухой, как пластина, нос остановился у губ. Выше меня на полголовы, выпрямилась обратно, посмотрела в глаза и улыбнулась:

— Пахнешь любовью. Каков твой секрет? — Серая радужка сверкнула не голубым, а ярко-синим, удивительно отразив холодный цвет теплом. — Я живу долго, видела много, но, чтобы мужчина привел женщину в клан — никогда. Ты не любишь боль и подчинение, но тебе нравятся его жестокие ласки? Так не бывает.

— Лукавите. Вы лучше меня знаете, что бывает все.

— Да… Молодая и чуждая кровь. Алекс будет в бешенстве и это приятно. Ее единственный сын, тот еще бунтарь, преподнес очередной позорный подарок семье. То дружба с Яном, то Инквиз, остальное по мелочи и вдруг — женщина. Не промах, мальчик!

Старуха заулыбалась хищно и мило одновременно. Я в густых вечерних сумерках разглядывала ее, как могла, а та, похоже, на зрение и не думала жаловаться — неестественно яркий цвет глаз мерцал, как синее пламя. Любоваться можно. И вдруг старуха оскалилась… Когда Нольд волей или не волей проявлял отголоски животного нрава, это естественно к нему липло — сила, мужественность… но когда она, вся в морщинах и в высохшем теле, внезапно рыкнула, оголив крупные желтые клыки — стало жутко. Один не огрызнулась, а усмехнулась, не по-человечески, а будто всем диким своим нутром.

— Ты знаешь, что если войдешь в стаю, то будешь обязана подчиняться законам и нести наказание, если ослушаешься?

— Знаю.

Старуха замолчала ненадолго, а потом снова придвинулась и нюхнула губы, задержавшись дольше и вдыхая глубже:

— Как давно я не чуяла настоящей любви… Нет слаще жизни, когда дышишь подобным каждый день… ты знаешь, что Ян мой правнук?

Кивнула. Старуха кивнула тоже:

— Я очень благодарна Нольду, что он сдружился с ним. Это требует силы и храбрости… ты не жила среди нас, тебе и представить трудно, каким нужно быть безумцем, чтобы идти поперек. Я очень люблю этого дерзкого зверя за его ненормальность. Как люблю и Яна за его необычность. Среди мужчин есть своя иерархия старшинства — первые сыны, вторые… а мой малыш угодил в седьмые, каких не бывает, да еще и без зверя. Что ты о нем думаешь?

С чего она пытает меня о Яне? Я вспомнила слова Златы и, выждав немного, сказала прямо:

— Думаю, что большинство ошибается.

— Хм… В чем твой секрет, непростая девочка? Кто ты на самом деле? И не смей солгать — перед тобой стоит королева, матриарх, самая главная и самая злая сука, Хельга Один.

— Нашли чем пугать. — Я нисколько не смутилась вызова. — Перед вами стоит дочь Великого Морса, некромантка, наследница дара виденья смерти, воззвания мертвых и их упокоения, Ева Нольд.

Сухой и трескучий смех старухи разнесся в пространстве воздуха едва ли не с эхом! Как раскат грома! И по коже пошли мурашки, будто она способна еще и разразиться близкой молнией. Я не ждала, что женщина полузверь в меня плюнет с презрением, не чувствовала неприятия, но не ожидала… радости? Ее глаза сквозь щелки век сияли сапфирами, еще секунда и они вырвутся настоящим синим пламенем и опалят!

Мы вернулись. Сам Нольд не сомневался, что меня примут. Он был спокоен и просто ждал, а остальная толпа волновалась, и больше всех трясло глыбу-мать. Один, вернув себе строгость лица, равнодушно и хладнокровно подошла к ним и дождалась тишины. Не долго — почти разом за пару секунд женщины смолкли.

— Проводи нас в дом, Алекс, и ответь, как должно гостеприимством избраннице сына. Ева отмечена всеми знаками подлинности его женщины, а по нашим законам — жены.

— Он не может! Не может…

Та задохнулась яростью, но замолкла, когда старуха стальным и тихим голосом уточнила:

— Закон не может? Человека, отмеченного признанием Великого Зверя, избранного Зверем, должно считать частью стаи, принять в клан как равного, со всеми правами законного брака между мужчиной и женщиной. — Слова звучали как сладкие пощечины, против которых не увернуться. — Разве здесь где-то сказано, кто именно из них должен быть полузверем? Он или она — разницы нет. Усмири гордыню… А ты, иди-ка сюда.

Повернулась к Нольду, и, когда тот подошел, цепко схватила за ухо пальцами:

— Удивил, мерзавец! Сукин сын! Хвалю!

— Добро пожаловать…

Могли бы слова завалить камнями наглухо — это бы случилось. Александра Нольд процедила их с такой ненавистью, что я решила — при всей возможности, это будет первый и единственный раз, когда ее вижу. Никогда больше не хотела дышать одним воздухом рядом с ней.

Самой первой через ворота прошла Хельга, второй хозяйка. Замерев, я пыталась понять — есть ли этикет в очередности, и не нарушу ли какое-то там из правил, зайдя…