Одна Зима на двоих (СИ) - Верховцева Полина

Жесткие звериные челюсти щёлкнули перед самым носом, лишь немного не дотянувшись до ее лица.

— Ой! — она отпрянула, прижалась спиной к адовару и испуганно уставилась на вирту в обличие ящера.

Зверь сидел на цели, рычал, скалился, хлеща по бокам тонким чешуйчатым хвостом и поджимая переднюю лапу. Немного повыше сустава, была видна глубокая рана, еще не затянувшаяся рана с припухшими краями.

Вирта снова рванула, натягивая цепь до предела.

— Безумная, — выдохнула Ким и бочком отступила подальше, а потом и вовсе скользнула обратно в проход.

Вслед ей доносилось звериное ворчание. Злое, яростное, и как будто обиженное. Словно зверь не понимал, за что его держат на цепи, в пыльном закутке между шатрами. Ярился оттого, что стал пленником и рвался на свободу. Как и она…

Не совсем понимая, зачем делает это, Ким достала из ведра большой обрезок брюшины и вернулась обратно.

— Тише, тише, — прошептала, примирительно поднимая руки, — я принесла тебе немного…вкусного.

Она была не настолько бесстрашна, чтобы кормить обозленную зверюгу с рук, поэтому просто кинула кусок мяса на землю, к трехпалым когтистым лапам.

Вирта оскалилась и, не сводя с нее настороженного взгляда, опустила голову. Принюхалась, шумно втянув воздух узкими ноздрями, и одним махом проглотила кусок, даже не пережевывая его. Только челюстями лязгнула так, что волосы на затылке встали дыбом.

— Все, — Ким развела руками в ответ на требовательное ворчание, — я принесу еще потом. А сейчас мне пора.

Вирта зарычала, но в этот раз уже более сдержано и милостиво, а девушка подняла свою ношу и продолжила путь.

Дорога казалась бесконечной. Пестрая череда шатров, шум, гам, жара, люди. Все это смешалось в пестрое месиво, грозящее полностью поглотить, подмять под себя.

Среди этого хаоса Ким чувствовала себя маленькой и потерянной. Но когда она уже была готова сдаться и спросить у кого-нибудь дорогу, сквозь нескончаемый гомон пробился приглушенный лай.

На псарне ее встретил мужчина поистине исполинских размеров.

— Заткнулись, живо! — произнес он, не повышая голоса, и все псы — огромные, черные как ночь, с широкими массивными челюстями и глазами, наполненными желанием убивать, разом захлопнули свои пасти.

Они жадно принюхивались, облизывались, и не понятно, на что именно. На ошметки мяса в ведре или на саму Ким.

Псарь, наверное, был выше Хасса на целую голову. Грузный, с большим волосатым животом и кулаками размером с наковальню. Он забрал ведро одним пальцем, как игрушку, и Ким, глядя на его бугрящиеся мышцы, подумала, что ему по силам одним ударом свалить с ног взрослую вирту.

— Жди, — отдал распоряжение и прошел чуть вперед, где в широком корыте прели остатки еды. При его приближении в воздух поднялось целое облако мух. Он лениво отмахнулся от них и перевернул ведро. Его содержимое с чавканьем вывалилось в корыто, забрызгав притоптанную землю каплями крови.

Псы от нетерпения поскуливали, накручивая куцым хвостами, облизывались и зевали, демонстрируя свои жуткие клыки.

— Обратно неси.

Ким схватила пустое ведро и поспешила прочь. Псарня ей не понравилась. Запах в этом месте стоял поистине удушающий: остатки еды, разлагающаяся плоть, псина. Вдобавок возникало ощущение, что стоит только замешкаться, и тебя сожрут.

Обратно она почти бежала, но все равно получила недовольный взгляд от мясника:

— Слишком долго.

— Я заблудилась.

Он равнодушно отмахнулся и указал на следующее ведро, уже наполненное до верху обрезками:

— Туда же.

Девушка обреченно вздохнула. Похоже ее ждал очень непростой день. И еще не понятно, что тяжелее — стирать одежду или таскать ведра по лагерю.

Глава 12

В первый день ей не доверили ничего кроме грязной работы. Она таскала обрезки то на псарню, то к загонам с виртами, убирала помои, складывала испачканную посуду туда, где другие ее драили в солевом растворе, потом чистую относила в низкую палатку и расставляла там высокими стопками на деревянных полках. Это был нескончаемый поток рутинных дел, среди которых не удавалось выкроить ни минуты на отдых. К тому же, завоеватели не считали, что рабам этот отдых нужен и продолжали равнодушно заваливать все новой и новой работой.

Только к вечеру, уже не чувствуя от усталости ног, Ким вспомнила, что с утра ничего не ела, и что ее миска, которую выдали еще в обед, все так же стоит на кривом чурбане возле опустевших котлов. Темная похлебка остыла, на ее поверхности плавали белые хлопья жира, ложки рядом не было, возможности подогреть еду — тоже, поэтому Ким просто вылила ее в ведро с отходами.

С сумерками в лагерь снова пришла музыка и веселье. Разгорались праздничные костры, нарастал гул барабанов и доносились невнятные обрывки песен. Ким радовалась, что кухня располагалась далеко от центра лагеря, но каждый взрыв хохота или громкие голоса, проходящих мимо воинов, отзывались неприятным трепетом за грудиной. Еще свежи были воспоминания о том, как вчера хмельной боров повалил ее на землю, как его грубые руки скользили по бедрам, пытаясь забраться выше. Теперь этот мерзавец был прикован к позорному столбу, и Ким было его не жалко. Совсем…

— Что ты здесь делаешь? — Хасс бесшумно зашел в палатку.

— Посуду расставляю, на завтра, — Ким аккуратно поправила накренившуюся стопку тарелок и на всякий случай отступила подальше от кхассера. В его присутствии всегда становилось не по себе, он будто стягивал защитный полог, под которым она пыталась спрятаться от жестокого мира, и пробивался внутрь, под ребра, вынуждая дышать через раз.

— Уже темно.

— Меня никто не отпускал. Работаю, — чтобы не смотреть на него, Ким взяла кастрюлю и попыталась убрать ее на верхнюю полку, но сколько бы ни тянулась, ни вставала на цыпочки — не могла достать. Эти полки явно делались для кого-то покрупнее и повыше нежели она.

Хасс едва различимо скрипнул зубами, выдрал из худеньких рук кастрюлю и одним отрывистым движением закинул ее на место.

— За мной, — уверенно шагнул к выходу, ничуть не сомневаясь, что хвелла послушается его приказа.

Делать нечего. Пошла.

Поведение Хасса ее пугало. Она не понимала, почему он снова злится и на кого, поэтому тихонько семенила следом, стараясь не смотреть на его спину.

Потому что в этой проклятой спине что-то было. Что-то, что раз за разом притягивало взгляд…

Навстречу им попалась Орлада:

— Кхассер, — она склонила головку в низком почтительном поклоне.

— Эту хвеллу доставлять ко мне до начала темноты, — обронил он, не сбавляя шага.

— Но рабы трудятся до глубокой ночи… — надзирательница бросила ни Ким взгляд полный недоумения.

— Мне плевать. С закатом она должна быть на месте.

— Как скажете, — Орлада снова поклонилась, попутно отскакивая в сторону, чтобы не путаться у него под ногами. После утреннего разговора, когда он тихо, но весьма доходчиво объяснил, что недоволен произошедшим накануне, ей очень не хотелось еще раз испытывать на себе силу его ярости. Если он хочет видеть эту замухрышку у себя — значит, так и будет, даже если ей лично придется каждый день волоком доставлять странную хвеллу в его адовар.

Шагая за Хассом, Ким уже смутно понимала, что вокруг происходит. Этот сумасшедший день ее утомил. Ее отправляли то в одно место, то в другое, давали десятки заданий, вводили тысячи правил и ограничений. Она устала, в животе урчало, хотя голода и не ощущалось, не знала, как выбраться из этой ситуации, и что ее ждет в дальнейшем.

…При этом снова, как зачарованная, таращилась на спину, при каждом натягивающую светлую ткань простой рубахи

Хасс так ни разу и не обернулся. Довел ее до шатра, поднял полог, пропуская ее вперед, и сам шагнул следом. Ким так устала, что не было сил стоять на ногах, хотелось лечь, закрыть глаза и хоть ненадолго забыть обо всем этом кошмаре и провалиться в сон. Она уже было поплелась к своему сундуку, но ее остановил приказ: