Улица Венеалме (СИ) - Иолич Ася

18. И лапки у них большие

– Даже не думай.

Конда стоял в дверях мужской половины, и глаза смеялись.

– Ты опять собралась пить без меня? – тихо спросил он, хватая её за руку. – А ну, пойдём, капойо. Ничему жизнь тебя не учит.

– Там Като! – Аяна попятилась. – Гели пришла...

Брови Конды весело взлетели. Он приложил палец к губам и пальцем показал за угол, потом вопросительно прижал его к уху. Аяна зажала рот рукой, кивая.

– Ки-и-ир! – тоненько взвизгнул Като. – Не бей!

Конда развернул его за ухо, оттаскивая от двери и направляя к лестнице для катьонте.

– Ещё раз увижу – сдам Орману, – сказал он, сопровождая слова нежным подзатыльником. – Уедешь в свой Тайкет и до конца жизни будешь там торчать. Я сказал.

– Прости! – побледневший Като юркнул на лестницу. – Прошу прощения!

Конда вздохнул, ероша волосы, потом повернулся к Аяне, которая выглядывала из-за угла, сдерживая смех.

– Иди сюда, капойо, – сказал он задумчиво. – Мой камьер уехал с твоим поручением. Мне требуется помощь.

Аяна недоуменно и весело сморщилась, показывая пальцем на двери дальше по коридору.

– Они все в городе, – сказал Конда. – Ну же, не мешкай. Тебе не за это платят.

Она юркнула за ним в дверь, оглядываясь, и поставила графин на столик.

– Ты очень дерзко смотришь, – сказал Конда, поднимая бровь. – Нарушаешь приличия.

– Прошу прощения, кир, – хихикнула Аяна, опуская глаза.

– Я сказал что-то смешное? – покосился на неё Конда. – Твой смех неуместен, капойо. Ты будто напрашиваешься на выговор или наказание.

– Прошу прощения, кир, – сказала Аяна, изображая бесстрастную госпожу Кано, что стоило ей значительных усилий. – Больше не повторится.

– Я с дороги. Меня надо переодеть. Займись.

Аяна глянула на полуоткрытую занавеску балконной двери, подошла и в одно движение закрыла её, скользнула к комоду, вытащила чистую рубашку, вернулась к Конде и осторожно стянула с него камзол, потом задрала рубашку на животе и остановилась.

– Изволь наклониться, кир, я не дотягиваюсь.

– Ты не очень ловко это делаешь, – сказал Конда, стоя с поднятыми руками, пока она в прыжке пыталась стянуть с него рубашку. – Твои прыжки занятны, но от них пока мало толку.

– Если ты наклонишься, я сделаю это! Расслабь руки! Опусти их! У меня почти получилось!

– Я не буду упрощать тебе задачу.

– Тогда сперва я лучше разберусь с твоими штанами, – сказала Аяна, отпуская рубашку и глядя ему прямо в глаза. – Я сейчас опущу руку и медленно, очень медленно расстегну одну пуговицу, потом вторую, потом...

Камзол, рубашка и штаны не очень аккуратной кучкой лежали возле кресла. Конда смеялся.

– Конда, он подслушивал! – возмущённо сказала Аяна, садясь и завязывая на его шее тесёмки воротника чистой рубашки. – Он стоял и подслушивал, совершенно без всякого стыда! Его даже не смущало моё присутствие!

– Он камьер, – сказал Конда, ловя её пальцы. – Они как комары... всегда найдут, где пробраться. Они питаются слухами и сплетнями. Это ты надоумила Гелиэр прийти к Мирату?

– Да. Конда, она знает. Прости. Это всё мой неуёмный язык.

– М-м... Неуёмный. Знает?

– Да. Она догадалась. Ей хватило того, что я рассказывала, и того, как мы смотрели друг на друга в парке. Буква к букве – будет слово...

– Слово к слову – будет песня. Да.

– Мы клялись не вредить друг другу, и что ни одно слово не покинет нашего круга.

– Круга?

– Рида, Айлери и мы с Гелиэр.

– Понятно. Ну, ничего.

– Ты не злишься?

– На тебя? За что? Как можно злиться на ветер, который несёт ароматы цветов?

– Ох... не напоминай.

– Те прекрасные, поразительные, дивные цветы?

– Да. Откуда они там? Это не похоже на то, что соответствует вкусам Шу. Как он допустил их вторжение на его территорию? Это наглый захват.

– Ты оценила видение гармонии Шу?

– Да. Он так умело вписал эти небольшие детали Фадо... Необычно. Необычно и интересно.

– Я ему так и сказал однажды. Он был польщён. К сожалению, тут не приживаются многие растения Фадо. Он хотел, по-видимому, тут разбить сады, как... Ох, Айи, я ляпнул, не подумав.

– Да ничего, – сказала Аяна с улыбкой. – Там действительно есть на что посмотреть. Особенно водные сады. Тебе было шесть, когда ты там гулял? Я понимаю, почему ты запомнил.

– Там тогда было очень много лягушек. И эти громадные стрекозы. Одна села мне на руку, и я испугался.

– Ты испугался стрекозы? – удивилась Аяна.

– Она была огромная, с хищными челюстями, а мне было шесть.

– Прости. Дай, я поцелую тебя.

– Я не боюсь стрекоз, – сказал Конда, ероша волосы. – Просто у неё были большие лапки, и она оцарапала меня. Я был маленький, а она – нет.

– Я верю тебе. Они там правда огромные. И лапки у них большие.

– Ты смеёшься надо мной.

– Прости, – не выдержала Аяна, утыкаясь со смехом ему в плечо. – Просто ты так говоришь слово "лапки". У меня сердце переворачивается.

– Обними меня. Я вообще сегодня вдруг загрустил слегка. Гадал, каково тебе в моё отсутствие в этом мире, который ты ещё там, дома, называла сложным. Ехал на Кестане, и вдруг вспомнил вашу долину, как мы лежали в твоей комнате, почувствовал аромат купресы и лойо от твоей постели, и будто вживую увидел твой гребень рядом с подушкой, и Шоша, который сверлил меня ледяным взглядом, и это было так странно... как будто я видел это твоими глазами.

– Я тоже вспоминала сегодня долину. Обдумывала, как всё странно в этом мире, сколько всего я раньше не замечала. Размышляла, почему всем так важно оставить след после себя... То, что Харвилл называл кругами на воде. И пыталась сообразить, как ты угадал, что мне надо поговорить с Юталлой. Она действительно видела во мне соперницу.

– Это она зря. С твоим умением справляться с одеждой...

– Ты что такое говоришь? Ты выше меня на две с лишним ладони, Конда! Как, интересно, я должна была это сделать? Взлететь? Ты же отказался опускать эти свои длинные руки!

– Ты слишком задорно прыгала... И ты же справилась в итоге.

– Так это тоже считается? – изумилась она.

– По правилам меня надо было сначала раздеть. И я был раздет, а теперь ты одеваешь меня. Ты справилась. Никто не говорил, что ты должна сделать всё своими руками. Внимательно слушай правила, тогда увидишь, где в них дыра, в которую пройдёт и кот, и поросёнок. Одевайся, любовь моя. Твоя кира скоро выйдет.

– Откуда ты знаешь?

– Просто поверь мне. Но у тебя есть время крепко обнять меня.

Он шумно вдохнул, прислонившись носом к её виску.

– Мне было тоскливо сегодня, – сказала Аяна. – Тоскливо, потом немного страшно от того, как Гелиэр ловко распутала весь этот клубок, а потом Като разъярил меня. Но ты пришёл, кир Конда, и всё стало хорошо. Арчелл тоже раздевает тебя?

– Нет. Он переодевал меня, только когда я был совсем пьяным, совсем грязным и вонючим.

– Прости, кир.

– Вижу, тебе понравилась игра.

– Да, кир Конда. Благодарю тебя.

– Твои глаза слишком дерзкие для такого приличного, благочестивого тона и слов, сокровище моё, но я ценю твоё старание.

– Я старательная. Если я берусь за какую-то работу, то всегда довожу её до конца.

– Если ты сейчас не остановишься, то тебе прибавится работы. Вставай.

– Погоди, я запуталась в рукавах.

– Давай сюда. Всё, – сказал он, завязывая шнуровку её синего платья. – Сейчас, погоди.

Дверь едва слышно, где-то за пределами слуха, скрипнула. Конда выглянул в коридор.

– Выходи. Никого, – шепнул он. – Пойдём. Бери графин.

Он взял её за руку и вывел в коридор, потом со жгучим сожалением в глазах поцеловал, нехотя разжал пальцы и вздохнул.

– Спасибо за помощь, капойо. Без тебя я бы не справился. Ты заслуживаешь награды.

– Полагаю, она будет такая же, как и наказание? – прошептала Аяна, ныряя в плещущиеся в волнах веселья осколки звёзд в его зрачках.