Если любишь - солги (СИ) - Калинина Кира Владимировна

В отдалении бесформенной кучей лежал первый пробившийся через вешки зверь. Видимо, он был мёртв, иначе мои спасители не подставили бы ему спины.

— Бедная вы моя, — Дитмар обнял меня за плечи.

— Я не ваша.

Высвободилась, забыв о больной ноге, сделала шаг назад и чуть не упала.

— Верити!

Дитмар подхватил меня на руки — легко, одним движением.

Спорить и вырываться не было сил.

Аврелий и Марсий что-то говорили, их разговор колыхался, как волны, уплывал, отдалялся. Дитмар пару раз вставлял слово, и его голос выдёргивал меня из полуобморочного состояния. "Силён, дьявол", — сказал он в ответ на какую-то реплику Аврелия, а чуть погодя: "Хорошо подготовились". Мимо плыли деревья, среди дрожащей от лёгкого ветерка листвы коротко вспыхивало солнце. Я держалась за лацкан Дитмара и изо всех сил старалась не потерять сознание.

Глава 9

Потом были ванна, и постель, и травяной чай из рук Евгении, и внимательный доктор-мажисьер, который целый час колдовал над моими ушибами, ссадинами и покалеченной ногой. На плечах обнаружились довольно глубокие раны от когтей. К счастью, боль проявилась, лишь когда прошёл нервный шок, и совсем ненадолго. Доктор-мажисьер сотворил чудо — как ему и полагалось.

А к вечеру явилась полиция.

Все знали, что оборотнями занимается жандармерия Магистериума, но первичное расследование подобных инцидентов находилось в ведении специального отдела городского полицейского управления. Так сказал шеф-инспектор Астусье, катая во рту не зажжённую папиросу. Это был немолодой человек с бесцеремонными манерами, усталый и весь какой-то мятый. Мятая шляпа, мятый плащ, мятое, плохо выбритое лицо, мешки под глазами… Но сами глаза, светлые, с красными, будто от недосыпа, белками, глядели подозрительно и остро.

— Итак, вы вышли за границу сада, обозначенную отпугивающими вехами. Зачем? — спросил он, барабаня жёлтыми от никотина пальцами по подлокотнику кресла, а молодой белёсый помощник в таком же сером плаще занёс над блокнотом остро отточенный карандаш.

— Я не знала, что это граница. Просто гуляла. Ни о чём не думала.

Закатное солнце заливало комнату тёплым светом, огненные квадраты лежали на полу у ног Астусье, золотя седой ворс шарнанского шёлкового ковра и пыль на поношенных ботинках инспектора.

Сейчас надо было очень точно подбирать слова, чтобы не сказать лишнего. Иначе он вытянет из меня историю с испытанием в подвале, а потом и мою собственную, и я не смогу уклониться от ответов — ведь он полицейский.

Астусье загнал папиросу в угол рта:

— У семьи Карассисов большой красивый сад, но вы отправились на его окраину, где смотреть особенно нечего, — он говорил монотонно, глухим, сипловатым голосом, но его глаза были, как бульдожьи челюсти, держали за горло, готовые сжаться в любой момент. — Вы не были на представлении с куклами Планка, которым наслаждались все остальные. Не участвовали в карточных играх, не пели под рояль, как другие. Все провели этот день в доме, некоторые выходили прогуляться, но не больше, чем на полчаса. И только вас не было с обеда. Вы можете объяснить, почему?

Было ужасно неловко лежать в постели под взглядами незнакомых мужчин — в ночной сорочке, с неприбранными волосами. И всё же это не повод терять голову. Я выжила после нападения своры оборотней, а эти двое — обычные люди, и ресивера правды, принуждающего к ответу, у них нет… В горле застрял ком. Я не в силах солгать, но могу выбирать, какую правду открыть, а какую оставить при себе, пусть это и отчаянно трудно.

Ком удалось проглотить.

— Вас неверно информировали, шеф-инспектор. Не все находились в доме. Я встретила в саду мажисьера Герхарда Карассиса. Он определённо совершал длительную прогулку.

— И вернулся как раз к концу представления. А вы — нет. Ответьте на простой вопрос: что заставило вас полдня блуждать по саду и в конце концов выйти за охранное ограждение? Вы кого-то или что-то искали? От кого-то скрывались? Может быть, у вас была назначена встреча?

Хорошо, что последним он задал именно этот вопрос, и я смогла с лёгкостью сказать:

— Никаких встреч. Простите, но это на меня напали чудовища. Почему вы обращаетесь со мной так, будто в чём-то подозреваете?

— Потому что вы не говорите мне правды.

— Я всегда говорю правду!

Это была ошибка. Однако раньше, чем инспектор успел ею воспользоваться, дверь отворилась и вошла Евгения.

Помощник дёрнулся встать, Астусье не шелохнулся, и молодой полицейский тоже остался на месте. Впрочем, он, в отличие от своего начальника, хотя бы снял шляпу.

— Шеф-инспектор, вы обещали не нервировать пострадавшую, — Евгения села в изножье кровати, лицом к стражам закона, показывая, что готова защищать мои интересы.

Астусье пожевал папиросу.

— При всём уважении, мажисьен, я должен допросить дамзель Войль без посторонних, и если вы будете мешать, мне придётся забрать её в управление.

— Допросить? — возмутилась Евгения. — Дамзель Войль едва не растерзали озверевшие оборотни, а вы собираетесь её допрашивать?

Инспектор вздохнул и откинулся в кресле.

— Вот именно, едва не растерзали, — просипел он, жуя папиросу. — Едва! Я видел тело. Это здоровенная зверюга, и свидетели утверждают, что остальные были такими же. Волку-оборотню достаточно один раз махнуть лапой, чтобы, прошу прощения, свернуть дамзель Войль шею. А их было трое или четверо, как мне сказали. Но ей каким-то чудом удалось вырваться и убежать за вехи. Удивительно, не так ли? Кроме того, вы сами говорили, мажисьен, что ограждение настроено на максимальный уровень защиты, и оборотень не способен преодолеть его без использования специальных средств. Тем не менее две твари прорвались внутрь периметра. Значит, они располагали этими самыми специальными средствами и готовились к прорыву. Зачем — чтобы вытоптать ваши гиацинты? И не странно ли, что в этот самый момент на границе сада, в безлюдном месте, куда никто не заходит неделями, оказалась дамзель Войль?

Молодой помощник оторвался от блокнота и с восхищением смотрел на своего шефа. Должно быть, тот казался ему гением прозорливости и логики.

— Вы считаете, что я в сговоре с оборотнями? — это было настолько дико, что захотелось рассмеяться.

Астусье пожал плечами:

— Это вы сказали, не я.

— В жизни не слышала большей нелепицы, — Евгения покачала головой. — Должна заметить, инспектор, — похоже, она намеренно опустила приставку "шеф", — что мы очень тщательно выбираем гостей и друзей. Предъявляя дамзель Войль абсурдные обвинения, вы бросаете тень на этот дом и на доброе имя нашей семьи. Хочу уточнить, вы настаиваете на своей позиции?

Инспектор вынул изо рта папиросу, смял и сунул в карман. По комнате поплыл запах крепкого табака.

— Я ни на чём не настаиваю, мажисьен, и пока никого ни в чём не обвиняю. Но в отличие от вас, слышал и видел я всякое, и меня трудно запугать. Если вы цените покой вашей гостьи, позвольте нам закончить допрос здесь и сейчас. А дальше будем разбираться.

Они препирались ещё пару минут, потом Евгения уступила. Но уходя, обещала держаться поблизости.

— Если будут слишком наседать, дёрните звонок, — она кивнула на сонетку с кисточкой, висящую над моей кроватью. — Или просто кричите.

Дверь за ней закрылась. Инспектор вытащил из кармана простенький портсигар, сунул в рот новую папиросу.

— Итак, дамзель Войль.

— Хорошо, шеф-инспектор, я объясню.

Евгения дала мне время подумать и найти подходящие слова. Осталось произнести их так, чтобы полицейские не заметили, насколько мне трудно опускать подробности.

— Дело в том, что Дитмар… — пусть это выглядит как оговорка, надо только застенчиво отвести глаза. — Мажисьер Дитмар Карассис оказывал мне знаки внимания, чем вызвал… ответные чувства. Но затем… обманул мои надежды и показал себя не тем человеком, каким я его считала.

Придумать проще, чем выполнить. Признание далось нелегко, и играть смущение уже не понадобилось, щёки сами запылали огнём.