Если любишь - солги (СИ) - Калинина Кира Владимировна

Дядя Герхард неприятно рассмеялся:

— У меня нет проектов, милое дитя, потому что мажисьер я только по рождению. Волей природы и судьбы, мне не дано ни магнетического таланта, ни склонности к наукам. Я нахлебник, прожигатель жизни, урод, который транжирит семейное состояние, тогда как другие его приумножают…

— Простите, — прошептала я.

— О нет-нет! Не извиняйтесь. Это я поставил вас в неловкое положение своими желчными речами, — он откинул голову назад, и на мгновение под шляпой рубинами блеснули глаза. — Давайте я провожу вас к дому. Должен сказать, вы самая приятная гостья из всех, кого дети завлекли под нашу крышу на сей раз. В вас есть непосредственность и блеск истинной жизни, что нынче нечасто встретишь, а я смыслю в таких делах, уж поверьте. Да, иногда мои племянники делают удачный выбор… В прошлом месяце пригласили пианистку, уже немолодую даму, и мы два дня подряд играли дуэтом. Не помню, когда ещё я получал такое удовольствие.

Мы выбрались из-под сумрачной сени пихт и оказались в обычной берёзовой рощице. Эту часть сада Евгения гостям не показала. Наверное, сочла недостаточно эффектной. Но мне в радость был свет среди белых стволов. Солнце и ветер играли с листвой, рассыпая вокруг лёгкие блики, я следила за их танцем, почти не слушая дядю Герхарда. От меня уже не требовалось поддерживать беседу — странный мажисьер болтал без умолку, забыв о моём присутствии. Речь его становилась всё более лихорадочной и бессвязной, словно он пьянел на ходу. Но дороги не терял и вскоре вывел меня к знакомым орхидеям. Отсюда и до гиацинтовых пригорков рукой подать. А там — Дитмар, Евгения, остальные…

— Спасибо, что проводили, мажисьер Карассис, но пожалуй, я предпочту ещё немного погулять.

Казалось, дядя Герхард так увлечён собой, что пойдёт дальше, не услышав моих слов и не заметив, что меня нет рядом, но мажисьер без магнетизма оборвал себя на полуслове и даже изобразил некое подобие галантного поклона:

— В таком случае, милое дитя, я вынужден вас покинуть. Мне надо принять лекарство. Не уходите далеко, а то потеряетесь.

И он двинулся прочь стремительной, но какой-то сбивчивой походкой, словно хромая водомерка. А я направилась в другую сторону, спеша уйти подальше до того, как он расскажет "детям" о нашей встрече.

Наверное, это глупо — прятаться, убегать. От долгих прогулок по саду второй день подряд гудели ноги, но после откровений дяди Герхарда семейство Карассисов приводило меня в ужас и мысль о пешем марше в Эссей уже не казалась безумием. В голове зародилось дикое подозрение: что, если Дитмар и правда готов перейти к экспериментам на людях и как раз ищет подопытного, молодого, здорового, без родных и друзей. Такого никто не хватится в случае пропажи.

Если это будет женщина, тем лучше. Оргамат полностью покорен воле хозяина и готов исполнить любой приказ. Я не ошиблась, думая, что нравлюсь Дитмару, и его поведение теперь понятно. Он обращался со мной, как со своей собственностью. Как с игрушкой, которая подойдёт и для опытов, и для постельных забав.

8.1

Экзотика и роскошь зачарованного сада раздражали, и я выбрала тропинку, ведущую к самым обычным осинам и кустам шиповника. Было уже всё равно, удастся ли найти дорогу назад. Может, и не стоило её искать. Выйду на шоссе, спрошу, в какой стороне город… Но с собой у меня ни денег, ни чековой книжки. До Эссея можно добрести пешком, до Каше-Абри — нет. А ловить попутный мобиль одинокой девушке рискованно.

Почему я, собственно, прячусь? Надо вернуться и потребовать, чтобы меня отвезли в город или вызвали такси — если они поедут в такую даль, и плевать на светские приличия, глупые страхи и фантазии впечатлительного ума. Никто не наденет на меня ошейник и не посадит в клетку. А что сочтут неблагодарной истеричкой, так это не в первый раз.

Деревья поредели, я вышла на лужайку с разбросанными тут и там купами высоких кустов. Выглядела лужайка совершенно обыденно, и было непонятно, зачем понадобилось устанавливать на ней заградительные вешки.

Метки зелёные, значит, проход безопасен.

Я почему-то обрадовалась. Будто за условной границей ждали спасение и покой. Хотелось сесть прямо на траву, а лучше лечь, дать отдых ногам и мыслям, глядеть вверх, в сочную синь, где бегут облака, потом заснуть под тёплыми лучами и, открыв глаза, обнаружить, что я дома, на Вишнёвой улице, а последние два дня — сон, просто сон…

Один шаг к ближайшему кусту, один вздох — и что-то изменилось. В шорохе листвы, в колыхании теней чудилось угроза, казалось, с каждой травинки смотрят недобрые глаза.

Бежать было поздно. Но я всё равно попыталась — и поворачивая назад, краем глаза увидела, как взмыло из-за кустов что-то тёмное и большое. На плечи обрушилась каменная тяжесть, в уши ударил рык, щёку обожгло влажным жаром. Я поняла, что сейчас умру — или уже умерла. Потому что кругом был ад. Ад рычал и ревел, скалил клыки, сверкал огненными зрачками, тянул ко мне когтистые лапы, вставал на дыбы — огромный, мохнатый, жуткий…

Потом всё смешалось и полетело кувырком — земля, небо, кусты, косматые монстры. Меня вертели, как куклу, подбрасывали, стискивали так, что вышибало дух. На мгновение в этой дикой свистопляске возникло человеческое лицо и стало абсолютно тихо. Человек сказал: "Беги! За столбы! Не останавливайся!"

В следующий миг лицо смазалось, потонуло в серой мути. Меня подхватило, швырнуло… Это было как на качелях — чувство полёта, ветер. И падение, от которого на миг померкло в глазах.

Впереди на расстоянии вытянутой руки торчала вешка, и я поползла к ней, потом поднялась на ноги и побежала. Вдогонку нёсся яростный рык, и я всё ждала, что сейчас догонят, повалят, вопьются, в груди было горячо, и до одури хотелось оглянуться, увидеть, что там, за спиной. Но это значило потерять драгоценные секунды, поэтому я бежала, бежала, и первые деревья были уже близко. Как будто деревья меня спасут! Искры рассыпались перед глазами, в боку кололо…

Кто-то бежал навстречу. Я в ужасе метнулась в сторону, потом поняла, что это люди. Рискнула наконец оглянуться, подвернула ногу и упала на бок. Вешки остались далеко позади, частью повалены и поломаны, словно их давили паровым катком. И этим катком, очевидно, был лохматый монстр, похожий на волка. Он сильно хромал, но плёлся ко мне, потихоньку прибавляя шаг. Остальные — трое, четверо? — сплелись в мохнатый рычащий клубок по ту сторону изгороди. Казалось, они дерутся между собой.

Люди, бежавшие из редколесья, пронеслись мимо меня — наперерез волку. Я узнала Дитмара и Аврелия, третьим был, кажется, Марсий. Клубок тел за изгородью распался, всколыхнулись кусты, будто от сильного ветра. Монстры, забыв распри, бросились на штурм вешек — в том самом месте, где уже прошёл их товарищ, и я собственными глазами увидела, какая сила заключена в этих тонких столбиках. Разбитые, погнутые, накренившиеся, они всё равно сдерживали оборотней. Звери рычали и корчились, словно продираясь сквозь невидимый бурелом. Справился только один, двое других остались бесноваться по ту сторону барьера. Но и по эту теперь было два чудовища, и оба направлялись ко мне. Нас разделяло метров сто.

Я заставила себя подняться и заковыляла дальше в лес. Левую щиколотку при каждом шаге простреливала боль, нога подгибалась, я боялась упасть и всё равно поминутно оглядывалась. Мажисьеры на бегу странно вскидывали руки. Из-за их спин было плохо видно, что происходит с монстрами, но грозный рык сменился жалобным воем и вскриками, почти человеческими. Двое за изгородью бросились наутёк, а спустя четыре удара сердца к ним присоединился третий, выбравшийся обратно за вешки. Я прислонилась к дереву, обняла серый ствол и смотрела, как три огромных зверя мчатся прочь и исчезают среди кустов.

Мажисьеры не стали их преследовать. Постояли, сбившись в кучку, и поспешили назад — ко мне. Лица озабоченные, сочувственные. Дитмар подбежал первым:

— Верити! Вы ранены?