Почти Баба-Яга (СИ) - "Капризная Бабайка"

— Ну и ладно, сама справлюсь. До него же жила. И дальше проживу. Первый раз что-ли? — откалывая очередной кусок камня, бухтела в полголоса, но в душе было обидно. Не понял. И не принял. А я-то дура… Надеялась. Сколько раз уже по носу получала, а опять надеюсь… Такая большая, а верю в сказки. К обеду вышел. Сидел мрачный, сверкал глазами, но молчал. А я живу, как и до него. Была помощь — хорошо. Нет — справлюсь. Нога ещё болит, зараза. Но упрямо работала. Устроили с мелкими выходной. Сходили в лес к зверушкам. Поиграли с медвежатами. А ночью ревела в подушку.

Сидим по разным углам. Оба надутые, как хомяки. Смотрю в окно. Мелкие сбежали на улицу, видят, что в доме творится. У них тоже чувство самосохранения развито, как и у меня. Понимаю, что не права, местами. Но и он тоже. Могла бы и принимать помощь почаще, и навстречу пойти в чём-то. Может, и он бы пошёл? Кто умнее, тот и начнёт разговор? Или извиниться за резкость?

Но самое главное, я не хочу, что б он менялся. Он мне нравится вот таким. Упрямым и умеющим пойти иногда навстречу, грубым и нежным. Он совсем не красавец с обложки. Я вижу его недостатки, но именно они делают его особенным. Не таким, как все. Нет слащавости и любования собой. Он просто делает, если видит, что нужна помощь. И считает меня слабой. Это бесит… И одновременно очень притягивает. Он знает, что я могу всё сделать сама и не прошу о помощи, но подходит и помогает. Не ожидая в ответ благодарности или интима, как у нас часто бывает. Признаем честно. Он мне не просто нравится. Влюбилась. Но очень боюсь опять быть обманутой, если доверюсь. И потом… У нас разные понятия о том, какой должна быть семья…

Привыкла я к нему… Уже семьёй воспринимаю. А ведь мы даже не целовались. Может, и не будем… У него это домострой. Махровый. У меня равноправие. И вот как? Сижу, вздыхаю. Набираюсь смелости начать разговор.

— Прости. Я не прав. Ты другая.

— И ты прости, за резкость. Я привыкла быть сильной. Для меня норма — носиться по полям, охотиться, рыбачить, добывать пропитание, защищать близких. Я воин. И живу так много лет. Мне скоро будет сорок. Из них три года в самом начале я не могла о себе позаботится. Меня поддерживали родители, но никогда не решали за меня. Всё решения в семье принимали вместе. Даже я имела право голоса, если что-то касалось меня. С тех пор, как стала понимать хоть немного. Я не смогу измениться. И не хочу.

— Какая же ты ещё молодая!

Смотрю на него с непониманием в глазах.

— Молодая?

— Мне будет сто семь. Зимой.

— Чего?! Сколько?!

— Сто семь.

— А… Эээ… Песок почему не сыплется? И вообще, как это? — обвожу рукой его, — У нас так выглядят в сорок, ну сорок пять.

— У вас?

— Я же сказала, что родилась в далёкой стране. Сюда попала случайно, — вот не хочу ему говорить и всё, откуда я. Не доверяю. Не могу.

— А почему песок? И откуда он должен сыпаться?

— У нас так говорят о дряхлых людях. Что из них песок сыплется. Об очень старых.

— Я старый?! Да я только вошёл в возраст! Ещё молодость не закончилась!

Он был так возмущён, что мне стало смешно.

— Прости. В этом возрасте у нас… Готовят белые тапочки. Для погребения. Начиная с семидесяти примерно… А то и раньше.

— Какой кошмар! — он с таким ужасом смотрел на меня, что я не выдержала и заржала.

— Мир?

— Мир. Я постараюсь не читать лекций, — он поморщился, — Хотя, это сложно.

— А я попробую просить помощи. С горой и правда очень тяжело. Все руки в мозолях уже.

— Ты же все равно туда пойдёшь? Давай, я буду откалывать, ты обвязывать и Зевс оттащит.

— Согласна.

Установился шаткий мир. Мы оба себя одергивали и извинялись. Стою, смотрю, как дети играют на площадке. Хорошо. Спокойно. Костя подошёл сзади и приобнял, положив подбородок мне на макушку. Так странно, чувствую себя маленькой. Положила руки поверх его рук.

— Мне надо уехать ненадолго. Меня, наверное, считают погибшим. Показаться надо, что жив. Я вернусь.

— Езжай. Я… Буду скучать. И ребята тоже.

— Меня не будет пару месяцев всего. К зиме приеду. Буду очень спешить. Можешь со мной поехать. Я бы хотел.

— Ты извини, но тут дел полно. Сам знаешь. Нам зимовать ещё. Сейчас самая охота и рыбалка, через месяц собирать зерно и муку делать. Да и огород… Заготовки.

— Ты таки решила стать домохозяйкой? — улыбается.

— Тьфу на тебя, я каждый год помогаю Грише готовить припасы. И урожай собираю сама. В этом году помощники есть. Вон, растут, — киваю на резвящуюся малышню, — Мы можем довезти тебя до обжитых мест. Потом надо возвращаться.

— Отличная идея. Может, все же со мной? Тут присмотрят.

— Извини. Не могу.

Мы отвезли его до ближайшего города на избушке, высадили, и тут же очень быстро помчались домой. Даже не попрощались толком. Я опять чувствовала опасность. Он уехал. Скучала, но упорно не смотрела, где он. Сказал, что его не будет пару месяцев, значит, месяц точно ехать будет. Домой? Возможно. Я ведь ничего о нём не знаю. Даже фамилии. Попыталась воспитать себя и не подглядывать. Нечестно это. Через три недели не выдержала.

— Давай, Ари, посмотрим, где сейчас Костя. Можешь показать так, что б он не заметил тебя? А то неудобно, вроде как подглядываю. На минутку только.

В зеркале показался большой зал, приёмный что ли? Стул с высокой спинкой. На нём маленький, плюгавенький мужичок в короне, косо висящей на ушах. Трясёт кулаками и топает ногами. Обалдело смотрю на сцену, представшую передо мной.

— Я что сказал? Привести ко мне! В кандалах, что б не сбежала! — мужичок аж плевался, — А вы?! Упустили! Где я теперь найду другую Ягу?! Кто мне будет доставать яблоки молодильные? Вы?! Кто будет на меня за страх работать? Я б погрозил казнью, как миленькая бы всё сказала и добыла!!! А теперь что?! Ищите и не возвращайтесь, пока не найдёте, или казню! Всех!

— Государь, исчезла! Поляна, как не стояло там ничего, — подал голос кто-то из самоубийц.

— А мне всё равно! Ищите, как хотите! Привлеките магов! Я за что им плачу?! Пусть харчи отработают!

— Не найдёте, — голос Кости резанул по сердцу, — Там всё скрыто от глаз и поиска. Я проверил. Если сама не захочет, не достанете. Я сам только хитростью попал. На жалость надавил.

Смотрю на него, как на незнакомого человека. Это не тот Костя, что был здесь. Жёсткое, холодное лицо, глаза ледяные. Рот, с кривой презрительной усмешкой. В бархатном чёрном камзоле, расшитом серебром и каменьями, сапоги тоже расшиты, на поясе кинжал в драгоценных ножнах. На голове ободок с алмазом с хороший мяч от пингпонга. Он развалился на стуле с богатой резной позолоченой спинкой, одной рукой, с перстнями, обнимая за талию хихикающую девчонку у себя на коленях. В другой — кубок золотой, с вином, покачивает. Ари хотел выключить, но я остановила рукой. Хотелось досмотреть.

— Константин Кащеич, а что ж не привёл? Я б хорошо заплатил. Ты же меня знаешь. Я всегда плачу по счетам.

— Возможности не было. Она оттуда не вылезает. Редко очень выезжает на коне. Уговаривал уехать, но она уперлась, как овца.

— Вымани её! Она мне нужна! Сколько хочешь за эту работу? Не поскуплюсь! Могу и землями.

— Половину царства, что граничит с нашим, — свернул глазами этот незнакомец.

— Согласен!

Они ударили по рукам.

— Ари, можешь выключать. Очень познавательное кино.

На мой голос Костя вскинул голову, как-будто почуял что, но картинка уже пропала. Я не плакала. Было слишком больно. Продал, значит. И цену назначил. Что ж, я дорого стою. Буду знать. Переверну эту страницу и буду жить дальше.

Внутри всё замёрзло. Я была рада этому холоду. Больше я не следила за его жизнью, незачем. У меня других дел полно. От злости резко возросла производительность. Я работала на износ. Продолжила в ширину долины все четыре ступени в обе стороны. И начала пятую. Настроения не было, но я старалась учиться. Всё время занимала делами и работой, только бы не вспоминать. Старалась настолько устать, что б падать и тут же провалиться в сон. Ребята сначала спрашивали, когда Костя вернётся, а потом перестали. Мы собрали урожай, Гриша почти все заготовки делал сам. Я охотилась и рыбачила. Нужны припасы. Ездила на телеге за дровами. Торфа тут, нет. А выезжать из долины не хотела. Собирали у моря плавник. Забрасывала сети, рыба шла хорошо. Выбрались на денёк на море все вместе. И рыбачили с избушки. Я ребятам отдала по удочке. Поставили на входную дверь решётку, что б не выпали. Гриша тоже бдил. Избёнки резвились в приборе. Вынула свой каяк, и забрасывала сети подальше. Что б меня не перевернуло, привязала их к избушке тросом. Откуда он, не помню. Папа привёз, наверное. Кто его знает, что попадётся? Немного погоняла на каяке. Повозила мелких вдоль берега. Они пошли плескаться к избушкам. Набегались, накупались, поели и уснули. А я сидела на погоге и смотрела на закат. Господи, как же прекрасно море на закате! Я уже и забыла. По лицу прокатились слезы. Кажется, я выздоравливаю. Это хорошо. Надежда не должна умирать. Найдётся ещё тот самый, особенный. Я ведь для того и перенеслась сюда. Меня приняли дети, домовой, леший, водяной, избушка, печь и лесные звери. Значит, ждём. У меня ещё есть время. Внутри раскручивалась пружина и становилось легче. Со слезами выходили боль, обида, непонимание. И, наверное, симпатия тоже. Они становились не такими колючими и яркими. Выцветали. На плечи опустился плед. На меня серьёзно смотрит Миша.