Ульяна Соболева - Восемь. Знак Бесконечности
"Кэт, позвони мне. Это были убийства. Слышишь? Убийства. Мне нужна твоя помощь!"
Глава 10
Эрик Хэндли смотрел как по спирали обогревателя медленно ползёт ночная бабочка. Свет неоновой лампы освещал светло-коричневые крылышки в разводах. Нежная и мерзкая одновременно, вызывает чувство гадливости и в то же время завораживает. Откуда она взялась непонятно, окна его спальни открывали очень редко, он не разрешал. Ему нравился царящий в ней мрак, без единого луча солнечного света, раздражали даже яркие фонари под окнами, так он говорил тетке Луизе и отцу. Зачем им знать о тайнике между оконными рамами и том, что там лежит.
Чернокожая Нэнси, которая помогала матери по дому, с тех пор, как та заболела, знала неписаные правила этого дома — Эрика не беспокоить, в его комнате убирать только один раз в неделю и при этом ничего не трогать, и не открывать окна. Нэнси его недолюбливала, а самому Эрику было плевать, что эта толстозадая, бесполезная курица о нем думает. Однажды он застал ее у себя, когда та брызгала углы его спальни какой-то дрянью и что-то бормотала себе под нос. Она считала, что Эрик поклоняется дьяволу и что рано или поздно этот дьявол утащит Хэндли младшего в преисподнюю. Идиотка не понимала, что Эрику её суеверный страх только льстит, и он при каждом удобном случае готов шокировать ее новыми выходками и смотреть как та быстро осеняет себя крестным знамением при взгляде на постеры в его спальне и аксессуары в виде черепов.
Он слышал, как она говорила это его тетке Луизе, забивала ей голову всяким дерьмом, а та накручивала отца, когда приезжала из Лос- Анжелеса раз в три месяца.
Эрик давно бы выжил эту суку, но она, как пиявка, присосалась к их семье и не собиралась уходить, отец считал ее чуть ли не родственницей. Эрик мог бы предположить, что тот ее трахает, но маловероятно, что эту губатую и жирную уродину вообще можно считать женщиной. Если бы она лучше присматривала за матерью, то та была бы еще жива, а эта тварь видите ли уехала к своей родне в Бруклин.
Бабочка дернула крылышками и снова привлекла внимание Эрика, тот медленно взял со стола стакан, допил воду и накрыл бабочку стаканом. Теперь он видел, как она беспокойно летает внутри, а потом садится на стекло и шевелит тонкими лапками. Внутри проснулось ощущения омерзения. Возникло желание оторвать эти лапки по одной.
Хэндли достал сотовый и посмотрел на дисплей, снова нажал кнопку вызова, пошли длинные гудки и опять автоответчик. Эрик яростно швырнул аппарат на стол и откинулся на спинку стула, нервно постукивая ногой. Сегодня его вызывали в участок.
Этот гребаный русский коп сверлил его своими темными глазками и пытался вывести на откровенность. Пусть выкусит. Ничего они не докажут, у них на него ничего нет. Он им так и заявил — пусть беседуют с его отцом, тетушкой и адвокатом, если есть, что предъявить. Эрик смеялся им в лицо, сплевывал на пол и даже нагло закурил, не спрашивая разрешения. А потом этот сукин сын Заславский, отобрал сигарету и, придавив Эрика к стене, тихо прошипел ему в лицо, что Веру Бероеву убили и у копов есть все основания думать, что это сделал Хэндли-младший. В тот момент и началась паника, она зарождалась где-то далеко в подкорке мозга и расползалась липкими щупальцами по телу.
Fuck, ему нужна доза, немедленно, хоть немного, и этот проклятый ублюдок Чико не отвечает, а что если и его допрашивали копы и он…. С этого момента Эрика трясло, как в лихорадке. Он прокручивал в голове слова гребаного полицейского и трясти начинало еще больше:
"Ты, урод, если мне будет нужно, я докажу, что ты отмороженный торчок, я сделаю так, что у тебя в доме найдут целую партию героина, но ты заговоришь! Ты заговоришь, понял? Где ты был в ночь со среды на четверг? Где был, я спрашиваю?"
Потом явился отец и Эрика отпустили, но чувство страха осталось. Паршивое, вонючее ощущение, что теперь он сидит под стаканом, как эта сама бабочка.
Экран ноутбука мерцал в полумраке. Все стёрто, все уничтожено, ни одной фотографии, ни одного файла. Пакетик кокса смыт в унитазе. Эрик Хэндли чист, ни к чему не подкопаешься. За наркоту его не возьмут, он осторожен, даже очень. Снова набрал номер и ему опять не ответили, внутри закипала ярость. Эрик наклонился и нажал кнопку на обогревателе. Спирали постепенно начали нагреваться, приобретая светло-оранжевый оттенок. Бабочка под стаканом металась, билась крыльями. Гадкая тварь пытается выжить, не сдохнуть, но ведь она обречена и скорей всего знает об этом. Эрик наклонился вперёд, наблюдая, как насекомое инстинктивно поднимается вверх и жмётся ко дну стакана. Через несколько минут сопротивления, она упала на раскалённую спираль и задымилась. Чуть позже от неё осталось темно коричневое пятно, которое завтра смоет Нэнси, когда будет вытирать пыль у него в комнате. Была бабочка и нет ее, никто не узнает, что она вообще существовала. А когда убивают человека… остаются следы…обязательно где-то остаются.
Иногда, по ночам, Эрик слышит, как скрипят половицы в доме, точно так, как они скрипели под коляской матери, когда та выезжала на кухню за стаканом молока. Она старалась это делать тихо, а Эрик не спал. Ему было страшно. Он боялся, что ночью мать умрет, а утром Нэнси найдет её бездыханное тело.
Ей стало плохо днём, а не ночью…днём. Она хотела спустится на лифте вниз, а вместо этого надавила не ту кнопку, и инвалидная коляска скатилась вместе с ней по лестнице. Врачи сказали, что она умерла ещё до падения, от кровоизлияния в мозг. Эрик был в школе, он не мог этого видеть…но почему-то очень часто в кошмарах ему виделись эти бешено вращающиеся колеса инвалидной коляски, неестественно вывернутые руки, светлые волосы и коричневые глаза, которые не мигая смотрят куда-то в сторону. Мертвые глаза.
В ноутбуке что-то пикнуло и Эрик увидел, что пришло сообщение. Нажал "прочесть".
— Меня завтра вызывают в участок, надеюсь ты не сболтнул лишнего.
— Твою мать! Где тебя носило? У них ничего нет на нас. Ноль.
— Уверен?
— Да, я все уничтожил, а ты?
— Только что. Давай встретимся.
— Завтра на нашем месте. У тебя есть?
— Нет. Я завязал с этим дерьмом и тебе советую, особенно сейчас.
— Думаешь кто-то знает?
— Не паникуй. Потом поговорим.
* * *Я смотрела на Алекса, на то как он быстро выпускал дым, после каждой затяжки. Смотрела, отмечая помятый воротник рубашки, синяки под глазами и полную пепельницу окурков. Кажется, эту ночь он провёл в участке. Наверняка голодный, знала бы принесла б из дома бутерброд.
Вспомнились ночи, когда я ждала его, а он просто засыпал в своём кресле и забывал позвонить, что задержится, и вся жалось испарялась, значит его устраивает такая жизнь, это его личный кайф. Я смотрела на снимки жертв и чувствовала, как по спине стекает холодный пот, а в горле першит. Ведь в этом есть и моя вина. Анита говорила мне о том, что кто-то заставляет ее это делать, говорила и не раз… Неужели Марини связан со всем этим? Неужели в своих дневниках Анита писала именно о нем?
