Ульяна Соболева - Шели. Слезы из Пепла
Почувствовала, как сжались сильные пальцы на моих плечах. Удержал. Слегка тряхнул. Смотрит в глаза и секунды уже взрываются в висках, клокочут, ревут. Трогаю всего как сумасшедшая. Хаотично, жадно, безумно. Лицо, глаза, волосы, плечи и снова лицо. Пальцы узнают так же быстро, как и слух, и обоняние… но даже если бы и они врали, сердце уже узнало и оно металось в груди, как в агонии, билось и замирало, то толкая меня в пропасть с бешеной высоты, то набирая ее в самую высь, где осознание, рассыпалось на триллионы звезд восторга.
— Аш, — так тихо, что сама себя с трудом слышу, — Аш, — уже громче, — АШ!
Вместе с рыданием, со стоном. Обхватила за шею, рывком, сильно, так, что у самой заболел каждый надорванный нерв, каждый мускул, каждая клеточка кожи. Стиснул в ответ с такой силой, что стало нечем дышать. И пусть. Не хочу дышать. Ничего не хочу. Чувствовать, только чувствовать. Дрожащими пальцами в волосы, зарыться и снова всхлипнуть. Снова секунды иглами в виски. Оседаю в бессилии, а он держит. Крепко. Так крепко, что мне кажется, я вся разломалась на кусочки в его сильных руках. По щекам текут слезы.
Снова обхватила его лицо, изучая, отрицательно качая головой, отмечая каждую черточку, каждую морщинку. Впился в мои волосы пальцами, сжимает сильно, а потом резко к себе, к губам, застыли в миллиметре друг от друга. Глаза в глаза. И я вижу, как там начинает сгущаться магма, сверкать языки пламени. Еще не замечаю, как его пальцы на затылке сжимаются все сильнее, пока не дернул силой назад.
— Узнала… — глухо, как сквозь вату.
Не могу говорить, тянусь к нему, а он не дает, держит сильно, до боли, но мне и так больно внутри, что я почти не чувствую, что он сейчас вырвет мне волосы. Мне хочется прижаться к нему снова, так же сильно.
— Страшно?
Нет. Не страшно. Я с ума схожу, я не знаю, что мне сделать с собой, чтобы перестать дрожать. Но не от страха, а от раздирающей меня радости и вопросов. Множества вопросов. И я не могу пока произнести ни один из них. Все настолько мелкое и ничтожное, не важное и пустое по сравнению с тем, что ОН ЖИВ!
— Начинай бояться, потому что с этой секунды начался обратный отсчет до того момента, как я убью тебя, — шепотом, в миллиметре от моих губ.
Все еще ничего не понимаю, глажу его скулы и вижу, как искажаются его черты, как огонь в глазах загорается все ярче и ярче. Ярость, ненависть… но я не готова понять ни одну из них, я слишком в себе, слишком счастлива, ошарашена, на грани обморока.
— Сука, какая же ты лживая подлая сука, — проводит пальцами по губам, а я вся трясусь, чувствуя, как еще мгновение и я зарыдаю, — как же можно так лгать глазами, дыханием…Как же можно лгать слезами? — провел пальцем по щеке, размазывая слезы и снова по губам.
— Ты жив, — первое слово, и тут же ответом кривая усмешка на чувственных губах. Хохочет мне в лицо, надтреснуто, страшно. Только глаза не смеются.
— Ошибаешься — мертв. Мертвее не бывает.
Только я ничего не слышу. Потом. Все потом. Все еще касаюсь лица, шеи и кончиками пальцев по шрамам на груди.
— Жив… любимый, — непроизвольно и так тихо, со стоном, словно, не веря самой себе.
Ударил наотмашь по губам и во рту собственная кровь. Соленая, горькая, отрезвляя, вырывая из пучины эйфории и волшебства в реальность.
— Еще хоть раз назовешь так — отрежу язык.
В горле застрял крик, дрожу всем телом, не понимая, что он говорит. Почему? Что с ним? Разве он не рад меня видеть? Где-то вдалеке сознания первые сомнения, первые проблески мыслей. Еще не понимание, только отголоски. «Где он был все это время?».
— Аш! Это я… Это же я, — облизывая разбитые губы, захлёбываясь слезами, наконец-то почувствовав голую ненависть кожей, каждой порой, он отдавал ее мне своим диким взглядом, он вбивал ее в меня, выражением лица.
— Ты. Это ты. Я не слепой и не глухой, но лучше бы и ослеп, и оглох, потому что смотрю на тебя, и хочется убить прямо сейчас. Разодрать на ошметки. Смотреть на тебя и рвать когтями, — рычит в лицо, а я чувствую, как пол уходит из-под ног.
— Аш, — колени подгибаются, но он крепко держит за волосы.
— Хозяин! Начинай вспоминать кто я для тебя. Я твой — Хозяин, а ты моя вещь!
Кажется, ты забыла об этом.
Дернул к себе, заставляя стать на носочки.
— Вещь, которая осмелилась решить, что она имеет право распоряжаться собой и раздвигать ноги перед инкубом. Вещь, которая мне изменяла, трахалась с другим, стонала под другим, вышла замуж за другого. Предала меня! Возомнила себя равной!
— Аш… все не так! — быстро качая головой. — Любимый!
Ударил по щеке — и в голове зашумело, хрустнули шейные позвонки, мне показалось, что этот удар мог меня обезглавить, будь он посильнее. Сглотнула слюну с кровью и посмотрела на него невидящим взглядом, сквозь туман слез и непонимания.
— Заткнись и слушай меня, тварь. Ты сейчас увидишь своего ублюдка, а потом вернешься в Огнемай и откроешь ворота, поняла? Одно неверное движение, и я зарежу твоего звереныша, как котенка или освежую и лоскутки кожи пришлю тебе в коробке, а дочь отдам на потеху эльфам.
Постепенно до меня начинало доходить, что происходит и занемевшие пальцы стали замерзать. Аш знает о замужестве, о детях, о Фиене. Конечно, знает! Ведь это он меня заманил сюда. Месть? Ревность?
— Начинаем понимать, что происходит? — сжимает мои волосы еще сильнее, так, что теперь слезы катятся от двойной боли. — Да! Ты умная, маленькая, лживая сучка. Наконец-то включила мозги?
— Ты … ты… это ты все…
— Да, я. Правильно. Именно я.
Нет! Этого не может быть, качаю головой, чувствуя, как зуб на зуб не попадает. Так не может быть! Нет! Только не это. Мы воевали с его именем на губах против него самого? Мы несли потери, потому что он расставлял ловушки?
— Ты не мог, — голос сорвался, как и я… в пучину дикого непонимания и отрицания.
— Мог, — притянул к себе ближе, — представлял, как ты с другим, представлял, как мой лучший друг трахает тебя и ведет мою армию в бой, вешает мой флаг на побежденные города, занимает мое место везде, даже в постели с моей женщиной — и мог!
— Нет! — закричала в искаженное ненавистью лицо. — Нет! Аш! Все не так! Фиен… он
Снова пощечина. На это раз сильнее, и хватка на горле, так, что перехватило дыхание и глаза расширились.
— Правило номер один — не произносить его имя вслух при мне, потому что он уже мертвец, — приподнял меня на вытянутой руке, — правило номер два — забыть обо всем, что было и вспомнить, кто ты такая — никто, — сильнее сжал пальцы, — правило номер три, — ты — шлюха, которая изменяла мне и родила чужого ребенка, больше не имеешь права разговаривать, пока я тебе не разрешу.
