Виктория – значит Победа. Серебряной горы хозяйка - Салма Кальк
— Госпожа баронесса полагает, что принц на самом деле не имеет отношения к этой подписи, что Тиссо и вы таким образом всех обманули. И что принц не станет вникать в дела мелкого дворянского семейства и подтверждать чью бы то ни было правоту или неправоту.
— Но постойте, у нас ведь есть эта подпись, — продолжала недоумевать я.
— И откуда вы возьмёте его высочество герцога Монтадора, чтобы он для вас подтвердил факт этой подписи? — хмыкнул Палан.
— А где он обычно бывает? Ну, есть ли у него приёмная или ещё какое место, где его можно застать? — брякнула я первое, что пришло на ум.
Что я, за большими шишками не бегала и на интервью не уговаривала, что ли? Дома не переломилась и здесь не переломлюсь.
— И даже если бы его высочество, гм, находился в Массилии, отчего вы так уверены, госпожа Викторьенн, что он станет вас слушать? — мягко спросил Фабиан.
Наверное, не хотел обидеть. Не обидел, не проблема вот совсем.
— Хорошо, что мы можем сделать без принца? А уже если не сможем ничего, то тогда придётся его где-то добывать, вы не находите? — у меня азарт.
— Вы не понимаете, госпожа Викторьенн, — вздыхает Палан.
Нет, я не понимаю. Но и он не понимает тоже.
— Говорите, господин Палан, — прошу его. — Нам же нужна, ну, какая-то стратегия? Как мы дальше действуем? Пытаемся ли пойти на досудебное урегулирование, или же ждём вызова в суд?
— Какое там урегулирование вы ещё придумали, — отмахивается Палан. — Идём в суд. Вопрос только в том, как скоро назначат заседание.
— А как скоро его назначат? И кто в этот момент распоряжается спорной собственностью?
— Пока не доказано иного, наследница — вы, госпожа Викторьенн, — уверенно говорит Палан.
— Вот и славно. Значит, старый дом остаётся у нас. И можно как бы случайно слить информацию, что я хотела им поделиться, да передумала.
— Что сделать, госпожа Викторьенн? — переспрашивает Палан.
А я мысленно даю себе по лбу. Потому что, Вика, спокойнее, и не говори всякого странного.
— Простите, господин Палан, похоже, я заговариваюсь после болезни, надо спросить у господина Валерана, может ли быть такое. Да может, думаю, раз меня по голове били. Ещё и не такое может случиться, наверное. Я хотела сказать, что можно как бы невзначай сообщить госпоже баронессе, что у неё был шанс мирно договориться со мной насчёт дома и даже некоторой суммы на ремонт, но она свой шанс упустила. Послушала бы болтовню слуг, или ей бы кто-нибудь из вас так укоризненно сказал, что, мол, госпожа баронесса, профукали вы своё счастье, и деньги тоже, и теперь не задирайте лучше госпожу де ла Шуэтт, она вам в горло вцепится и не отпустит, — несёт меня, несёт, что уж.
Только вот с чего бы это? Мне нужно быть серьёзной и суровой, а я тут ржу. И смешу своих сотрудников, сидят вон, ухмыляются оба.
— Как вы здорово всё это придумали, госпожа Викторьенн, — смеётся Палан. — Мне и в голову не пришло бы.
— Какие ваши годы, господин Палан, ещё придёт!
В дверь стукнули, крикнули — обед, мол, готов, госпожа Викторьенн. Вот, отлично, идём же и пообедаем. А после обеда должен прийти граф Ренар… поглядим, что там будет.
И только по дороге в столовую до меня дошло, что я, скорее всего, сейчас увижу бесценный предмет нашего весёлого разговора — ту самую госпожу баронессу. У неё же не хватит совести покинуть этот дом и перестать сидеть на моей шее, если она решила со мной судиться за всё это имущество.
Я приложила палец к губам на входе и осторожно заглянула, оставаясь невидимой. Сидит, красавица, только что ложкой по столу не стучит.
— Как вы думаете, господа, — говорю специально громко, — хватит ли у нашей баронессы совести продолжать столоваться в этом доме? Или она, всё же, нашла себе другое пристанище?
Палан тихо хихикает — молод ещё, молод. А господин Фабиан подхватывает с полуслова.
— Сомневаюсь, госпожа Викторьенн, насколько мне известно, госпожа баронесса не имеет другого пристанища, — говорит он так же громко.
— И почему мне кажется, что если не имеешь пристанища и живёшь у кого-то из милости, то не стоит рубить сук, на котором сидишь? — продолжала я.
— Это ещё кто тут живёт из милости, — взвилась баронесса.
Вскочила со стула, только что под потолок не взлетела, стоит передо мной, смотрит, кажется — хочет вцепиться мне в волосы. Но я ей такой возможности не дам. К счастью, между нами стол. А также господин дырявый барон и изумлённая Тереза.
— Госпожа баронесса, мне известно, что вы желаете судиться со мной. Ваше право, но — в таком случае я отказываю от дома и вам, и господину барону, — отчеканила я. — Извольте распорядиться о сборе ваших вещей и до заката покинуть этот дом.
— И не подумаю, — сообщила баронесса. — Выскочка, нищенка, из милости подобранная девка не будет жить в этом доме, и в столичном тоже не будет, и доходы с серебряных рудников ей тоже не достанутся! Нагуляла где-то ребёнка, обманула моего несчастного брата и теперь стоит, как ни в чём не бывало, и ещё чего-то от меня требует!
— Не смейте говорить гадости, госпожа баронесса, — стою на своём, спокойствие, только спокойствие.
— Госпожа Викторьенн хотела отдать вам часть имущества, а теперь не отдаст, — известил баронессу Палан из-за моей спины.
— Мне не нужны подачки, мне нужно всё, и это всё будет моим, иначе просто не может быть! Гаспар не мог написать этот кошмарный ужас! А ты, бесстыжая дрянь, не смей тут командовать!
— Да чтоб у вас жабы вместо слов изо рта валились, — бросила я в сердцах, сколько можно-то.
Госпожа баронесса вдруг хватается за горло, кашляет… и выплёвывает на стол роскошную пупырчатую бурую жабу.
11. Картина маслом
В моей прежней жизни такое называли — картина маслом.
Тереза совершенно некуртуазно зажимает рот руками, то ли испугалась, то ли хохочет, не вижу.
Господин барон тоже совершенно неприлично вытаращил глаза на матушку, а когда та матушка попыталась ещё что-то сказать и выплюнула парочку жабенят, тихо сполз со своего стула и исчез под скатертью.
