Назад к жизни - Весела Костадинова
Ирина, пожалуйста, уведи его с собой! Я не готова сейчас оставаться с Михаилом наедине!
Увы, он что-то ответил нашей старосте, отчего та расплылась в улыбке и вышла.
— Держи, — в три шага оказавшись около меня, он протянул мне салфетки.
— Спасибо, — буркнула я, не глядя на него.
— Я увезу тебя домой, — после минутной паузы сказал он.
— Нет, — все так же пробурчала я.
— Ты еле досидела до конца лекции. Я же не слепой — ты заболела. Как ты в таком состоянии домой поедешь?
— Михаил, — я выпрямилась и посмотрела в серые глаза, — это мои проблемы, не твои!
— Кира, — он устало потер глаза, — я не враг тебе.
— Мишо, а кто ты мне? Скажи? Что ты ко мне чувствуешь?
Он тяжело вздохнул.
— Мои чувства, Кира, не играют никакой роли. Имеет значение только твое будущее и то, что я могу дать тебе.
— Единственное, что мне надо, Мишо, ты мне старательно не даешь. Не знаю по какой причине: не можешь, не хочешь, боишься… не знаю. Но это — единственное, что мне нужно!
— Тебе сейчас так кажется, Кира. А что будет через год? Через три? Через пять?
— А разве это зависит не от нас?
Он молча смотрел на меня. Я на него. Ни один не уступал другому.
И все же через минуту, вздохнув, я схватила сумку и поспешила прочь из аудитории.
— Кира, подожди!
Я распахнула двери и выскочила в коридор, едва не снеся дверями стоявшую рядом бледную как мел Ирину.
Ее красивое лицо на секунду показалось мне застывшей маской: бледной, перекошенной от удивления и обиды. Она отскочила от дверей, со злостью и ревностью глядя на меня.
Вот черт! Этого я совсем не ожидала.
Круто развернувшись, она поспешила прочь от аудитории, поджав губы.
— Ирина, постой, — хрипло постаралась остановить ее я, но примерно с тем же успехом, что Стоянов меня. Она лишь ускорила шаг, переходя почти на бег.
Ну круто, ничего не скажешь.
Поговорить с Ириной мне так и не удалось. На мои звонки она не отвечала, а когда я позвонила Наталье, та шёпотом попросила меня не лезть со своими объяснениями. А дома мне стало совсем плохо.
Почти семь дней я провалялась с высоченной температурой, дикими болями в горле, носе и голове. Спала, немного ела, пила горячий чай и снова спала.
Слышала сквозь сон, как мама с кем-то говорит по телефону. Потом звонки прекратились. Казалось, про меня забыли все, кроме мамы.
Умеешь ты, Кира, ладить с людьми!
Немного поправившись я не выдержала, рассказала маме историю, услышанную от Ирины. Мне просто необходимо было услышать ее мнение, ее здравый смысл.
— Да уж…. — вздохнула она, — если эта история правдива хотя бы на половину, Кир, мне абсолютно понятны действия Михаила. Та стерва убедила его, что удержать девушку, женщину, можно лишь финансовой стабильностью, комфортной жизнью. В чем-то это так и есть, не многие браки выдерживают испытание деньгами, — «мне ли это было не знать?» — но… Тут все решать только тебе, и бороться с его страхами только тебе, Кира. Мы часто думаем, что мужчины должны быть несокрушимы, уверенными в себе, этакие мачо, забывая, что они — тоже люди. И что у них тоже есть боль, страх, неуверенность. Они могут казаться сколько угодно сильными, пряча свои слабости, но это не значит, что их нет. Поговори с ним, Кира. Если любишь — дай ему возможность все объяснить, как бы внутренне ты не протестовала против его слов. И сама хорошо подумай, чего ты хочешь. И только после этого, Кира, принимай решение.
А что касается твоей подруги…. Тут все сложнее. Я не знаю эту девушку, но могу предположить, что ее ревность не позволит вам остаться подругами в любом случае. Понимаешь, — мама усмехнулась и погладила меня по волосам. — Легко пережить равнодушие своего избранника, когда знаешь, что он холоден как лед ко всем. Он может оставаться мечтой, образом, идеальным героем, предметом вздыханий и легкого флирта. Но очень сложно пережить это, зная, что тебя предпочли другой. Знать то, что твой избранник увидел в другой что-то, чего не увидел в тебе — это чертовски больно и обидно. Не думаю, что Михаил — любовь всей ее жизни, но теперь тебе нужно быть осторожной. И разговор с ней, объяснения не помогут. Увы.
15
Мама была права, пора было отключить эмоции, успокоить подростковые гормоны, которые, к сожалению, давали о себе знать, и наконец-то включить голову. Я хотела позвонить Стоянову, но его телефон был выключен. В понедельник так и не смогла найти его в университете, как и во вторник. Наталья и Ирина в университете тоже не показывались, что казалось очень странным.
В среду пошла на кафедру, но и там Михаила не было. Около кабинета стояли несколько студентов-математиков и что-то живо обсуждали. Но когда я подошла, они замолчали, пристально наблюдая, как я дергаю ручку его кабинета.
— Стоянова здесь нет, — холодно заметил один из студентов — высокий светловолосый юноша лет 22-х. Он прищурил глаза и рассматривал меня с подозрением.
Сердце заколотилось сильнее.
— А что… что-то случилось? — дурное предчувствие, мучавшее меня с той минуты, когда Михаил не взял трубку телефона, стало невыносимым.
— А что, тоже пришла на дополнительные занятия? — с ехидной злостью выплюнул другой студент.
— Что? Нет. Что происходит, вообще? — я сверкнула глазами.
— Тоже политологичка? — светловолосый смотрел уже с нескрываемым презрением. — Вы реально решили его добить?
— Так. — вдох-выдох, — мне кто-нибудь может внятно объяснить, что происходит? Меня не было в университете почти две недели, я ничего не знаю!
— Аааа! — протянул еще один юноша из группы. — Не знаешь или делаешь вид, что не знаешь? Это ведь ваши интриги, правда?
— Какие интриги, вы о чем сейчас?
— Парни, — первый потер бровь, — она, похоже, правда ничего не знает. Михаила Ивановича в конце прошлой недели отстранили от занятий.
— Что? — мне показалось я ослышалась. — За что?
— За попытку склонения студентки к сексу, — издевательски ответил мне математик.
— Что? — меня словно ударили по голове, — что…. — голос сел, а в ушах застучала кровь.
Ноги стали ватными, я едва удержалась, чтобы не осесть на пол.
— Из-за таких тупых идиоток, как ты, один из самых нормальных преподов сейчас на грани увольнения с волчьим билетом.
— Кто? Кто про него такое мог сказать? — одними губами прошептала я, едва сдерживая нервный смех.
— Ээээ, парни,
