Евсения - Елена Саринова
— Любит?.. Русан меня любит?
— Ага… Дуреха ты моя несчастно-счастливая, — бросились мы с Любоней в обоюдные объятия, сопровождаемые новым ручьем из слез…
Звезды сквозь орешниковые ветви то исчезали от легких порывов ветра, то вновь нам с подругой, лежащим сейчас на спинах, принимались подмигивать. И до конца этой волшебной, но самой короткой в году ночи было еще далеко. Хотя, все слезы уже были выплаканы и все признания сделаны. Оставалось, лишь просто лежать, пялясь в далекое тихое небо…
— … Ну и вот… А потом, когда он меня из той полыньи вытащил, то подарил свой заветный талисман — ключ. И сказал, что он будет теперь меня всегда охранять… Ну и потом, после того случая, Ольбег ему приказал везде меня сопровождать. Чтоб вдругорядь подобное не случилось, — со вздохом закончила Любоня и замолчала, не отрываясь от звезд.
— Ага. И с тех самых пор ты в него влюбилась. Видать, тот «заветный ключик» и сердце твое открыл.
— Видать… — вновь вздохнула подруга. — Я его с тех пор всегда на веревочке так и ношу, вместе с Мокошьим оберегом… Евся…
— Чего? — скосилась я на ее девичий профиль.
— А где твой венок? Ты ж на берегу еще в нем была.
— Не знаю. Наверное, у оврага за кусты зацепился, когда я в них тебя искала.
— Это плохо… Евся… А он правда меня любит? Ты только честно скажи. Я ж знаю, ты, как внучка волхва такое… видишь.
— Правда, Любоня. Еще как любит, — настала и моя очередь для душевного вздоха. — Ты мне скажи, а как теперь с женихом то твоим быть?
— Ой, давай сейчас не будем об этом? В такую-то ночь. Давай просто помолчим и… помечтаем?
— Ну, давай… Как скажешь…
Правда, «мечтать» у нас долго не получилось — мне особо-то было не о чем, а подруга моя и вовсе скоро засопела под моим боком. Прямо, как в детстве, когда мы с ней в луга убегали, чтоб, раскинувшись на высоченных стогах звезды считать. Да только прошли те беззаботные времена. Хоть и считаем мы сейчас на порядок лучше…
— Любонь? — шепотом позвала я, приподнявшись на локте.
— М-м… — и весь ответ. Ну, да мне сейчас другого и не надо:
— Где там у тебя этот гридов ключик? — скользнула осторожно по подружкиной шее и вытянула наружу тонкую веревочку с качающимся на ней, еще теплым ключом. — Ты спи давай… А я все ж попробую. А то, зря, что ли, мозг себе ломала? — и тихо, как только могут дриады, выскользнула из орешникового укрытия.
Клеверная низинка встретила меня все той же притихшей тишиной. Лишь травы под осторожными ступнями принялись о чем-то боязливо перешептываться. «Не бойтесь. Все венки уже сплетены»… А потом я остановилась, закрыла глаза, прижав к груди замкнутый в плотном кулаке талисман, и попыталась услышать… Сначала тихое, но, все более отчетливое сердце влюбленного грида. И позвала его: «Русан… Я здесь. Русан», проникновенным Любониным шепотом. Сердце забилось сильнее, запульсировало прямо мне в руку и вскоре, из ближайшего проулка появился несущийся на зов своей любимой мужчина. Замер, в замешательстве недалеко от меня, пытаясь отдышаться:
— Евсения?.. А где она? Я облазил весь берег и всю деревню. Но, ее нигде нет. С ней что-то случилось?
— Тише. Она спит. Вон там, в орешнике. А это твое, — протянула, болтающийся на веревочке ключ. Мужчина словил его большой пятерней, косясь на меня без видимого доверия, но, не мешкая, рванул прямо в заросли. — Русан.
— Что? — замер, обернувшись.
— Сегодня такая ночь. Не упустите ее. Очень прошу, — и направилась к своей, одинокой лесной тропке…
ГЛАВА 10
Утро дня следующего выдалось серым и ветреным — под стать моему теперешнему настроению. Поэтому, я мудро решила его… проспать. Тем более, повод был уважительным — явилась то домой почти перед рассветом, проверив первым делом «сердцебиение» и Стахоса. А потом выкинула прямо в ночь из открытого окна уже ненужную свистульку, давшую мне главный и единственный свой ответ: «жив»… Всё, и хватит… Наваждение закончилось… Рассеялось вместе с дымом от купальных костров. Хотя, ощущала я его носом даже здесь, принесенным с берега Козочки порывами западного ветра.
Да и день, плотно затянутый тучами, тоже ожидаемой радости не принес. Адона это сердцем чуяла, поэтому, тоже «мудро» с вопросами о празднике и судьбе горемычного Леха не лезла. А я, как рыба, молчала, стараясь даже ни о чем и не вспоминать. А уже перед вечером объявился Тишок, как всегда, в дом нос свой длинный совать остерегаясь, выразительно громко зашуршал кустами смородницы под самым моим окном. Наконец, я не выдержала и, тоже с громким, но, стоном, перевесилась оттуда к нему:
— Тишок-Тишок, голова, как горшок. Чего тебе?
— А чего обзываешься? — услыхала из густых зарослей встречный вопрос. — Я это… спросить хотел, метаться то сегодня пойдешь?
— Только тобой. Погоди, сейчас спущусь, — и злорадно оскалилась, предвкушая ответную реакцию.
— Ну и сиди тогда там… девица, коса на улицу, — оповестили меня уже из-за угла дома.
— Да погоди! Я пошутила! Конечно, пойдем…
И, наконец, получила неожиданный повод для радости, почти без промаха, попав несколько раз подряд в намалеванную углем на валуне цель. Оказывается, злость в этом деле — хорошая помощница (будем иметь в виду). Тишок, глядя на «это дело», вконец осмелел, помахивая сейчас своим длинным хвостом, верхом на мокром, в подтеках камне:
— Ого! Лихо ты. А с разворота попробуешь?
— От чего бы и нет? — скосилась я на остатки воды, на этот раз, в дальновидно прихваченной бадейке. — Только, у меня другое предложение.
— Какое? — зевнул во всю пасть бесенок.
— По бегущей мишени попробовать.
— Ты чего сегодня такая злая, Евся? Домой, вроде, без ненужного сопровождения явилась. И под утро. Значит, было, чем заняться. Или, оттого и злая, что без сопровождения?
— Тоже мне, знаток женской психологии, — хмуро хмыкнула я, вновь обрисовывая расплывшуюся мишень.
— Это что, новое твое ругательство?
— Ага. В книжке прочитала. В ней главный герой так одного нахала обозвал, который много из себя воображал, за что и получал регулярно и полновесно.
