Luide - Любовь до гроба
— Полагаю, у нас есть более важные темы, — господин Рельский дипломатично пришел на помощь Софии.
Его сестра сидела тихо, как мышка, не сводя совершенно завороженного взгляда с Шеранна. Госпожа Чернова с досадой подумала, что идея пригласить Елизавету была не лучшей, похоже, девушка совершенно пленена беспардонным драконом.
Подавив вспышку раздражения, молодая женщина тщательно разгладила складки на юбке и, немного успокоившись, ответила:
— Всецело с вами согласна. Сейчас я прикажу подать чай и начнем.
Лея споро накрыла на стол, безмятежно игнорируя негодующий взгляд хозяйки.
Впрочем, та быстро убедилась в несостоятельности попыток пристыдить чересчур осмелевшую прислугу и сделала вид, будто полностью поглощена приготовлением напитков.
О, это впрямь настоящая церемония!
Вообразите: стол, застеленный белой накрахмаленной скатертью (впрочем, крахмалить не так уж обязательно, но Лея питала неистребимое пристрастие к хрустящим тканям); небольшая ваза с первыми цветами; бело-синие узорчатые чайные пары, а также прочая посуда — чайники с чаем и кипятком, молочник, ситечко с подставкой, сахарница и щипцы… Впрочем, все перечислять долго. И среди этой симфонии снежного и индиго — аппетитные угощения. Поджаренные соленые булочки с изюмом и маслом, имбирный торт, свежайшие вафли, тоненькие бутерброды с огурцом и сыром, колотый сахар, а также не менее пяти сортов чая — таково традиционное пиршество.
София священнодействовала, как истинная посвященная в сложное искусство приготовления и употребления благородного напитка.
Итак, по ложечке сушеных листьев на каждого насыпать в чайник, накрыть его стеганым чехольчиком, и пока питье настаивается, в сильно разогретые чашки добавить по две-три столовые ложки теплого молока.
Теперь можно наливать заварку. Именно так — с соблюдением всех церемоний, и непременно сначала молоко, иначе вкус будет безнадежно испорчен!
Ну вот, теперь можно отдавать должное великолепному чаю, в составлении новых сортов которого госпожа Чернова была признанной мастерицей.
София с улыбкой наделила каждого гостя угощением, радуясь про себя, что могла не краснеть из-за его убогости, несмотря на свою бедность.
К сожалению, чай — довольно дорогой напиток, хотя, конечно, не настолько, как кофе. Но у госпожи Черновой имелся один секрет: старинный друг несколько раз в году доставлял ей вполне достаточное количество драгоценных листьев, а взамен просил лишь новые рецепты, составленные ею на досуге. Отец Софии, почтенный профессор, когда-то немало путешествовал и в одном из своих вояжей выручил из беды гнома — капитана и по совместительству негоцианта. С тех пор господин Рейнардссон считал себя обязанным семье своего спасителя и платил дань благодарности своим излюбленным товаром — отменным чаем. Она вспоминала о друге семьи с радостью и благодарностью.
Некоторое время гости отдавали должное угощению, предаваясь светской беседе. Первым о деле заговорил мировой судья.
— Я не вправе раскрывать подробности, поскольку связан словом. Полагаю, тайна инспектора не имеет отношения к этому делу, — Ярослав пригубил чай и довольно прикрыл глаза: напитки у госпожи Черновой всегда были превосходны. Господин Рельский был гурманом, позволяя себе эту небольшую слабость. Но разве это постыдное пристрастие? Ему вновь представилось, как отменно София смотрелась бы в Эйвинде, принимая гостей…
— Я полностью доверяю вашим суждениям, — улыбнулась ему София, — а мне удалось вызнать вот что…
И она подробно, стараясь не упустить ни малейших деталей, поведала о результатах своих изысканий.
— Вы молодец! — тепло произнес господин Рельский, когда она замолчала. — Вам удалось узнать немало.
— Благодарю! — польщенная София разрумянилась. — Но ума не приложу, что теперь делать с этими сведениями…
Господин Рельский ответил:
— Я подумаю… — и продолжил: — Я телеграфировал в столицу, хочу разузнать о Шоровых, они сдаются мне подозрительными.
— Что там подозрительного? — немедля заинтересовался Шеранн, даже привстав с кресла. — Обычная ревнивая курица.
— Шеранн, друг мой, — укоризненно заметил мировой судья, — не будьте так прямолинейны!
— Почему? — чистосердечно удивился дракон. — Вы, люди, любите все усложнять. Приличия, этикет, сложные законы… Все это глупости, шелуха.
— Вот как? — вмешалась София. — Вы полагаете благопристойность ненужной?
— Конечно! — пожал широкими плечами Шеранн. — Правила нужны, но вы сделали из них культ! Зачем отрицать свои порывы и природные потребности?
— Полагаю, различия рас вполне естественны, — вновь — уже в который раз — прервал нарождающийся спор господин Рельский. — Сейчас речь о другом. Итак, я возьму на себя госпожу Шорову, все равно она не станет теперь разговаривать с вами, госпожа Чернова, а также разузнаю об этом семействе и побеседую с господами Щегловым и Лариным. Вам же остаются господин Нергассон, родные покойного Ларгуссона, и, конечно, госпожа Дарлассон. Полагаю, Шеранн вряд ли сможет нам в этом помочь.
— Согласна, — кивнула София.
Она с трудом удержалась от продолжения дискуссии с драконом, хотя и понимала ее бесполезность. Как можно считать приличия ненужными?! Ведь лишь они и разум отличают человека от животных! Впрочем, господин Рельский был совершенно прав, пресекая разногласия, поэтому молодая женщина с неохотой проглотила колкие слова и принялась наливать всем по второй чашке чая.
Когда с этим было покончено, напряженное молчание прервала барышня Рельская.
— Сыграйте нам, София! — Елизавета умоляюще сложила на груди пухлые ручки.
Госпожа Чернова взглянула на подругу и подавила вздох: склонность Рельских к вкусной еде вкупе с плотной от природы конституцией приводила Елизавету в отчаяние, потому барышня то и дело пробовала новые диеты и разные ухищрения. Нынче она по утрам пила натощак уксус, чтобы уменьшить аппетит и добиться аристократической бледности и изможденности, модных нынче в столице, посему даже не притронулась к угощению. Однако в Бивхейме подобные изыски были не в чести, потому джентльмены посматривали на Елизавету с некоторым недоумением, гадая, куда подевался ее очаровательный сельский румянец и отчего тени легли под безмятежно-голубыми глазами.
— Не уверена, прилично ли это… — молодая женщина колебалась, помня о своем трауре.
Ей вообще не пристало появляться в обществе целый год после смерти мужа, а уж тем паче участвовать в легкомысленных развлечениях. Да и по истечении этого срока общество весьма косо посмотрело бы на даму, которая стала бы вести себя, будто незамужняя девица, и стремиться прельстить кавалеров своей красотой и живостью. Потому София вела весьма скромный образ жизни, хотя сложно смириться с таким положением дел, когда женщине всего-то двадцать три года.
