Жрица - Анастасия Верес
— Тяжелый был разговор, — поясняет вождь, я киваю. Учитывая, что по итогу они получат желаемое, пусть празднуют.
Когда приносят карту, бутылка уже наполовину пуста, а хаасы порядком захмелевшие. Вождь повелительно отпускает лишних и моих незадачливых сторожей, что маются снаружи.
Туман расстилает карту на столе, прижав один ее край бутылкой, второй — тяжелым колье, третий придерживает сам, а еще один предлагает мне.
— Здесь, — указывает Туман на самые южные леса. Мне совсем не по пути. — Пара тысяч километров. На лошадях будем идти два месяца, вдоль рек еще дольше.
— Так тому и быть, — пожимаю плечами и изучаю карту. Пройдет почти полгода, прежде чем я вернусь на свой путь, и это если ниады не растерзают. Хаасы уже отняли больше месяца. — Согласна зайти в этот и этот город, сменим лошадей, возьмете все, что вам понадобится.
— Криф и Парсон? — уточняет вождь и переглядывается с охотником. — Самые отдаленные от больших дорог.
— Потому что мы идем не по ним. Будет два больших перехода, когда придется отойти от рек. Это горы? Один через горы. Лошадей лучше сменить незадолго, Парсон удобнее всего.
— Думаю, и Криф ты объяснишь, не назвав истинной причины, — усмехается Туман, но натыкается на молчание. Палач не вытащил из меня ни слова, случайно я ничего не сболтну.
Из спальни выходит Рутил и, усевшись на свое место рядом с вождем, хватает бутылку, делает несколько судорожных глотков. Край карты сворачивается, и я отпускаю свой угол. Пора заканчивать.
— Мне кажется, вам стоит больше доверять друг другу, раз уж разделите длинную дорогу. — Настрой вождя переменчив как ветер, и сейчас он благодушен и доволен. — Мы устроим праздник, и вы подружитесь.
— Выходим завтра на рассвете, — решительно заявляю я — не желаю терять ни дня.
— Завтра? — удивляется вождь. — Ты, должно быть, шутишь? Сейчас уже ночь.
— Ты слаба. Мы не успеем подготовиться, — трезво произносит Туман. — Нужно еще найти лошадей и пару парней для…
— Я пойду, — перебивает Рутил, отставив пустую бутылку. Я нервно облизываю сухие губы, горло дерет от жажды. Нехорошие слова вертятся на языке, и мне едва удается сдержаться.
— Мой друг, — заводит вождь, вторя моим мыслям, — жена и дочь нуждаются в тебе.
— Я говорила Вербе, за вами нет долгов, — силюсь понять, что им движет, и теряюсь.
— Рутил подойдет, он умелый боец и бывалый путешественник, — Туман снова говорит исключительно по делу. Планомерно, не один год отлавливающий девушек для снятия проклятья, он не видит ничего возмутительного. — Послезавтра на рассвете мы будем готовы. Мира твоему дому, Рутил, — хаас поднимается, не спрашивая дозволения у вождя, и, свернув карту, уходит. Видимо собираться.
— Ну и мне пора, — пожав плечами, вождь, в целом довольный исходом дня, так же желает мира, Рутил отправляется вместе с ним.
Оставшись одна, я складываю руки на столе и утыкаюсь в них головой. Сил нет, но нужно думать. Обещание, данное Туману, придется выполнить, если я не хочу лишиться разума. Насколько это само по себе сумасбродство, я стараюсь не думать. Пытаюсь подсчитать потерянные дни и риск для девочек, но по всему выходит, что это лучший вариант. Лучше сожжения, плена или безумия.
— Тебе плохо? — вкрадчиво спрашивает Верба, оказываясь очень близко. — Они били тебя?
— Нет. — Вздохнув, выпрямляюсь и с тоской смотрю на нее. — Это я сама, по неосмотрительности.
— Мне так жаль, я надеялась, что у тебя получится.
— Рутил…
— Я заплачу, если буду говорить об этом, — перебивает Верба, она уносит пустую бутылку и возвращается с тарелкой каши и стаканом воды, ставит передо мной и грустно улыбается. От неумелой заботы у меня на душе скребется совесть.
— Прости меня, Верба, — не отвечая на ее улыбку, я берусь за стакан и залпом выпиваю. — Я так торопилась уйти, что забыла о твоей семье и дочке.
Верба меня не винит, отчего легче не становится, подает ложку и уходит качать Иву.
По утру, проснувшись от привычной боли в руке, я лишь переворачиваюсь на бок и упираюсь взглядом в стену. После сна нет обычной бодрости, несмотря на заключенную сделку с Забвением. Снова закрыв глаза и уложив руку на подушку, я не поднимаюсь с постели, пока живот не сводит от голода. Натягиваю сапоги и выхожу из комнаты, в доме тихо и пусто. Рутил, скорее всего, готовится к походу с Туманом, где Верба с Ивой, я не представляю. На столе оставлен завтрак и отрез для повязки.
Выйдя на крыльцо, снова обнаруживаю корзинки с подношениями, но в этот раз воспитывать нравоучениями некого. Сажусь рядом и съедаю парочку яблок из корзин. Осматриваюсь, вспоминая первый день на пороге дома. Солнце высоко в небе, день едва перевалил за половину. С бездельем пора заканчивать, и я возвращаюсь внутрь, принимаюсь готовить ужин, чтобы хоть как-то отплатить за помощь, а в перерывах завершаю свое плетение. Когда все готово и занять себя становится нечем, я решаюсь встретиться с Калой. Пустой день, потраченный на лень и рутинные дела, непривычен, и нужно что-нибудь мое.
Около леса я останавливаюсь, достаточно близко от дома Вербы и достаточно далеко. Здесь нет никого из хаасов и довольно тихо. Я опускаюсь на колено, упираюсь руками в землю, и Кала выпрыгивает из-за моего плеча. Она оборачивается вокруг себя и пригибается ниже, крадучись делает шаг, я веду спиной, слегка прогибаясь. Я смотрю в ее белесые глаза с едва различимым маленьким зрачком. Кала скалит зубы, под чешуей и шерстью проступают и перекатываются напряженные мышцы. Я слежу за каждым движением.
Кала делает еще шаг, приближаясь к моему лицу, и прижимается лбом ко лбу. Я обнимаю ее обеими руками и закрываю глаза, которые жжет от слез. Это все Верба со своей Ивой, обычно я более собрана. Сильно зажмуриваюсь и прижимаюсь щекой к мощной шее. Кала вертит головой и садится. Шевелит острыми торчащими в разные стороны ушами и дергает носом. Ничего не понимает. Нытье мне не свойственно. Я отпускаю ее, и Кала принюхивается, а потом взволновано мотает мордой в направлении руки.
— Да, знаю, — мне приходится кивнуть. — Ладонь гниет и скоро отвалится, но источника здесь нет.
Кала тычется носом и неуверенно лижет ткань повязки. Длинный шершавый язык легко и кротко проходится по руке.
— Не думаю, что это поможет. — Но Кала обнажает зубы и требовательно рычит. — Если ты настаиваешь… — Я отодвигаю повязку чуть в сторону, обнажая чернеющую сквозную рану. Кала возмущенно
