Крылья (СИ) - Рыжков Игорь

Лейтенант жадно вслушался в звуки, затем медленно опустил руки вдоль тела. Его глаза подернулись сонной дымкой. Крюки поползли в запястья. Боевой гребень стал медленно подниматься вверх, принимая свое естественное всего лишь устрашающее состояние.

— Барт, сын Лиона и Виолы, рожденный в третьем цикле сорокового поколения, ты слушаешь, и ты слышишь меня. Готов ли ты слушать дальше?

— Да… — Качнулся лейтенант на слабеющих ногах.

— Ты свободен?

— Нет…

— Ты хочешь быть свободным?

— Да…

— Свобода — это свет?

— Нет…

— Свобода — это тьма?

— Нет…

— Свобода — это покой?

— Да…

— Ты хочешь быть свободным?

— Да…

— Ты хочешь покоя?

— Да…

— Твоя несвобода — боль?

— Нет…

— Твоя несвобода — страх?

— Нет…

— Твоя несвобода — преданность?

— Да…

— Преданность силе?

— Нет…

— Преданность власти?

— Нет…

— Преданность вере?

— Да…

— Твоя вера — Крылья? — Офицер зажал уши ладонями, стиснул зубы. Из прокушенной губы потекла струйка густой крови. Оставшиеся в живых охранники смотрели на происходящее, не смея шевельнуться.

— Твоя вера — Крылья? — Настойчиво проговорил Уиллисис.

— Н-н-ет! — Выкрикнул лейтенант и упал на колени. С ним происходило, что- то страшное. Похожий на разлаженный механизм он менялся на глазах, переходя из одной трансформации в другую.

Гребень то поднимался, то опускался, крючья выползли из запястий на половину и вздрагивали, истекая золотистым ядом. Броневые пластины топорщились в стороны.

— М-милости… — Прошептал один из ошеломленных охранников.

— Милости… — Добавил второй.

Уиллисис выпрямился, глубоко и с сожалением вздохнул.

— Нет другой веры, Барт, сын Виолы и Лиона. Ты хотел свободы и покоя.

— Упокойся с миром. — Он нарисовал в воздухе длинным сухим пальцем знак Крыльев — смешную птичку-галочку.

Лейтенант судорожно выгнулся и затих с нежной улыбкой на губах.

Уиллисис перевел тяжелый взгляд на Солдат, по-прежнему стоявших у двери в Сердце Храма.

— Я надеюсь, теперь у вас нет причин задерживать меня? — Охранники прижали руки к груди и склонились в глубоком поклоне.

— Ты можешь идти, Настоятель, благородный Уиллисис, Высший служитель Храма и советник Династов. — Проговорили они в унисон. — Королева будет рада тебе — Уиллисис склонил голову в ответном приветствии.

— Передайте Бегунам, что Солдаты погибли с честью. Пусть Химики возьмут их тела и окажут соответствующие почести. Теми, кто остался в живых — пусть займутся Лекари, преданные Солдаты нужны Королеве.

— Простите, Настоятель. — Выпрямился один из охранников. Качнул обломанной пластиной в своем гребне.

— Слушаю тебя, Свирет сын Тарины и Ифаса.

— Уотервей будет стараться убить тебя снова — Уиллисис снисходительно улыбнулся.

— Я знаю, рядовой. Он за этой дверью.

— И ты пойдешь? — Выпрямился второй Солдат. — С ним сорок воинов.

Уиллисис удивленно поднял надбровные складки все еще иссиня бледные с мелкими частыми пятнами. Сокрушенно покачал головой.

— Мне их жаль — И больше не произнося ни слова, толкнул невысокую в витиеватой резьбе дверь.

# # #

— Значит вот как? Значит вот как? — Мотал я головой из стороны в сторону.

— Болезнь это такая. Просто болезнь и ничего больше. Видения всякие в голову лезут и не остановить их и не передумать.

— Нет. Придется с ними остаток своей жизни прожить. А чего делать?

— Конечно, придется. Вот только одному не охота на тот свет отправляться.

— Ох, как не охота то! Да и вдвоем не охота. Веру то за что? Веру то?

— Ладно, я дуралей, уже сколько лет по коридорам мотаюсь. Сколько всего пересмотрел хорошего и плохого.

— Хотя, если разобраться так и не было ничего особенно хорошего в моей жизни. Ну, родился. Кто — то же меня я родил, в конце концов. Ел, что мог пил, что давали. Рос и вырос.

— Тимоша меня уму-разуму учил. Вот Тимоша хороший. С этим можно даже не спорить. Только, какой — то… Странный…

— По нему сразу было видно, что ничего у него хорошего в жизни не было и быть не может. Словно кто — то заранее для него такую судьбу придумал. Меня учить, а потом ряхнуться с платформы, и умереть тихо под Верунины песенки.

— Верунь! — Окликнул я свою спутницу. — А, Верунь! — Ответа не было. Я развернулся всем телом. Девушка стояла на коленях совсем далеко от меня и смотрела прямо перед собой.

Я, увлекшись, топал и топал вперед, а про нее забыл совсем.

— Вера! — Крикнул я. — Ты чего? — Вера не отвечала. Я в раскачку (Давил на расползающуюся по спине коросту рюкзак) добежал до нее и присел рядом. Тронул ее за щеку.

— Светлячок мой, милый. Что с тобой? — Она, очнулась и посмотрела мне в глаза глубоко и страшно.

— Он убил их всех, Самсон. — Вера ухватила меня за руку.

— Он их убил. Он вырвал им пластины на груди. А лейтенанта словами убил. У него яд на языке, Самсон. Он просто говорил и все. Как же так? А? Он же нас защищал. Гулять водил. Сказки рассказывал?

— Ты про Храмовника? — Насупился я.

— Да… — Выдохнула Вера. Улыбнулась мне грустно.

— Это от болезни, наверное. Видения и все такое. Нам же идти надо, Самсон.

— Нам же надо идти. У нас же с тобой времени совсем мало осталось. Если не успеем на небо посмотреть, так можно сказать, что мы с тобой ничего в жизни не успели. Так?

— Так… — Кивнул я головой согласно.

— Правильно, говорит она. Правильно. Это я чего — то расслабился. У каждого цель должна быть в жизни. Тогда она смысл имеет. А когда этого смысла нет, то и жизни нет. А так совсем непонятно чего и получается. Не жизнь, а тоска просто.

— Вот мы до Крыши с Верой дойдем и на Небо посмотрим. Увидим это чудо невиданное, и умирать будет не так уж и страшно. А если и не успеем, так ведь шли. Изо всех сил старались до Крыши добраться. И упрекнуть нам друг друга будет не в чем.

— Пошли, Верунь. Пошли. — Вера оперлась на мою руку и поднялась на ноги. Поправила скатку на плече. Скривилась от боли и обиды. Росла и у нее мозоль на шее. Больно стало скатку шевелить.

— Самсончик, а Самсон… — Посмотрела она на меня вдруг почти весело.

— Чего счастье мое, ясноглазое? — Улыбнулся я ей в ответ. Одна у нас с ней судьба и не понять хорошо это или плохо.

— А давай думать, что Гаст тебе спьяну лишнего наболтал?

— Как это? — Удивился я. — Спьяну правду говорят, это трезвыми врут.

— Но, Гаст, же старый совсем.

— Старый — Согласился я, не понимая — куда клонит Вера.

— Пусть он по старости перепутал.

— Пусть Татьяна с Вирмом в Город вернулись. Ладно? Пусть они поболели немножко и вернулись? Хорошо? Пусть они успели и на Крышу подняться и на Небо посмотреть.

— Пусть, Самсончик?

— Пусть — Согласился я и кивнул головой.

— Конечно же. Как же это я сразу не подумал. Гаст же старый совсем. Может быть, он напутал чего. Он же не стал дожидаться того когда Вирм с Татьяной совсем умрут.

— Ну, обросли они каменной кожей. А может быть эта болезнь не смертельная? Полежат они так немножко и выздоровеют. А?

Я встал на ноги. Тряхнул на себе снаряжение, развернулся и ровно затопал дальше. Вера бодро зашагала вслед.

— Самсон, а Самсон! — Тормошила она меня дальше.

— Я тебе не все рассказала, что видела. Я ведь не только Храмовника видела, ну, того который с Солдатами дрался.

Я передернул плечами как от кислого, я тоже это видел, и не очень мне понравилось то, что я видел. Знал я конечно, что Храмовники Искусством владеют, но чтобы вот так словом Солдата убить это… Это уже совсем… Не додумал я дальше. Вера не дала.

— Мне еще Ландгрувер виделся. Он в мешке каменном спрятался. Он говорил, что ты знаешь про этот мешок. Я не знаю, а ты знаешь. Ты, правда, знаешь — где это?

Я вздрогнул. Наклонил голову. Зубы сцепил и шел дальше.

— Знал ли я где этот мешок? Да, конечно — же, знал! У кого в детстве таких ухоронок не бывает? У всех бывает. Вот только откуда про это Вера узнала? Или видения эти не простые? Может им и в правду верить надо?