Незваный гость - Коростышевская Татьяна Георгиевна

Волков отошел от окна, присел к столу; стеклянный сверток с навьими волоконцами лежал на зеленом сукне еще одним укором. И тут оплошал, не смог целого артефакта захватить. А все Попович, идиотка рыжая… Вмешалась, не пожелала четверть часа в сугробе тихонько полежать. «Ах, вы меня покалечили!» Да ударь он ее по-настоящему, от щиколотки месиво кровавое осталось бы и кости крошевом. Навсегда бы охромела, и поделом, не нужно лезть, куда не просят. В Змеевичах вот тоже, кошка глазастая, помешала гнев спустить, постового кликнула. Может, она демон, посланный Грине в наказание за неведомо какие промахи?

Волков усмехнулся, демонов он знал не понаслышке. Евангелина Романовна ни на одного из них не походила, для суккуба слишком проста, для прочих, напротив, миловидна. К тому же демонами становятся обычно чародеи, а Попович магией не обладает вовсе.

Не обладает, однако удивления сложившейся ситуации не выказала, как и испуга, будто носить под кожей опасную потустороннюю субстанцию дело для нее привычное. Берендийские репортеры столь сведущи?

Григорий Ильич потрогал пальцем стекляшку.

Странно. Очень странно. И не только это. Вечер третьего дня. «Вы, сударь, в драку полезли!» Позвольте, со стороны дракой их встреча вовсе не выглядела, до удара по щиколотке уж точно.

Волков встал из-за стола, вышел в центр комнаты, подхватил тросточку, стал припоминать.

Он был тогда зол, крайне зол, рыжая девица, помешавшая ему в Змеевичах, сызнова путалась под ногами.

Григорий сделал выпад.

Попович ушла с линии удара, изогнувшись в противоположную сторону. Случайность? Предположим. Они спорили, кожаные ботильоны барышни не замирали ни на мгновение, он шагнул к ней, она перенесла вес на другую ногу, развернулась на каблуке, неглубоко присела. Как Гриня раньше этого не заметил? Подножка не была случайной, а служила финалом боевой связки. Какое коварство.

Он плюхнулся на диван и расхохотался. Отчизна не переставала удивлять.

В дверь постучал вернувшийся Давилов, Григорий Ильич позволил войти и выслушал доклад помощника.

— Выяснили, за какой надобностью Евангелина Романовна давеча в мою квартиру залезла?

Ответу не поверил. Влюблена, как же. То-то в бреду с милым другом любезничала. «Ты только хвали меня, Семушка, у меня от того крылья вырастают…» Какая пошлость! Семушка, поди, женат, вот им таиться и приходится. Но Давилова похвалил.

— Хорошо, Евсей Харитонович, допрос провели. Казенка моя за кем раньше числилась?

Регистратор зарделся, сообщил с преувеличенной четкостью:

— За приставом покойным, господином Блохиным.

Григорий Ильич ощутил под кожей головы ледяное покалывание, только что кусочек пазла со щелчком стал на отведенное место. Головоломки почтенного Джона Спилсбери пользовались в туманной столице огромной популярностью, констебль Волкав увлечения также не избежал, и мысленные свои упражнения стал представлять в виде складывания разрозненных деревянных фрагментов. Девица вломилась вовсе не к нему, после отправилась висельное дерево осматривать. Вот ее интерес. Степан Фомич Блохин, ныне покойный.

— Так это его вещи до сих пор в помещении находятся? — спросил Григорий Ильич фальшиво-добродушно.

— Так точно, ваше высокоблагородие. К вечеру ребята там все уберут и из отеля ваши пожитки доставят.

— В эту клоаку? — Давилов заметил наконец начальственный гнев, испуганно выпучил глаза, Волков же вскочил с дивана, продолжая орать: — Служители закона казенное имущество в помойку превратили! Неряхи, болваны, свиньи! На четверть всем жалованье снимаю с сегодняшнего дня.

Регистратор заморгал, возможно, готовясь плакать. Григорий Ильич поморщился и сказал уже спокойно:

— Наймите в городе уборщиков, пусть хлам разгребут, столяров с малярами, каменщика стену поправить.

— Ваше высокоблагородие, — взмолился Давилов, — позвольте своими силами все решить, ребята многие с женами да сестрами проживают, бабы порядок наведут. Только по карману не бейте.

— Что?

— Не нужно жалованье срезать, пожалуйста. И без того едва концы с концами сводим. Мы же не знали, вашбродь, что вам настолько неприятно будет. Степан Фомич с той стороны порядка не требовал.

Волков посмотрел на подчиненного.

— Займитесь, Евсей Харитонович, времени вам дам до вечера, справитесь — угрозы не исполню.

Переход от кнута к прянику воспринят был регистратором с радостью.

— Как прикажете! — Он собрался уже бежать прочь, но был остановлен:

— Давилов, отчего в квартире покойного пристава обыска не было?

— Указаний не поступало, — ответил чиновник и юркнул за дверь.

Григорий Ильич обошел стол, раскрыл дверцы архивного шкапчика, достал личное дело Блохина.

Указаний? А от кого они должны были поступить? Старшим в приказе номинально оставался Евсей Харитонович, как по классу, так и по должности, он решать должен был. Но коллежский регистратор предпочел и кабинет покойного начальства, и квартирку оного попросту запереть. Странно, очень странно.

Со второго этажа донесся грохот, там приступили к уборке.

«Что ж, Степан Фомич, настало время познакомиться поближе. Ваша смерть нелепая вполне может для меня тем самым делом оказаться, первой ступенькой в берендийской карьере. А то, что не по свежим следам идти придется, даже лучше: пыль улеглась, глаза не будет застить».

Волков положил папку на стол, придвинул поближе тросточку, достал из ящика обрезок веревки, осмотрел получившуюся композицию. Один предмет был в ней лишним — стеклянный сосуд с навскими волокнами. Артефакты, навьи ли, чародейские, Григорий Ильич ценил, впрочем, как и его покровитель. «Из змейки мог бы прекрасный презент получиться. Жаль. Хотя постойте…»

Улыбка Григория Ильича в этот момент была столь зловещей, что, увидь ее кто-нибудь посторонний, непременно бы испугался. Волков взял со стола стекляшку и опустил в карман, там стекло стукнулось о костяную дудочку, изъятую у арестованного на первом допросе.

«Будет, все будет, и презент приличный, и повод для перевода в Мокошь-град. Девицу немедленно в оборот взять надобно, репортерша она либо шпионка, держать поближе к себе придется».

Волков сел, повернул навершие трости, направил луч на разложенные перед ним предметы. Картон папки был тиснен чародейскими рунами, подтверждающими, что покойный пристав был магом. Григорий Ильич гадливо поморщился, чародеев он не жаловал. В туманной империи к службе в полиции их не допускали, хотя услугами пользовались.

«Девицу в оборот. Как? Да уж понятно. Придется любезничать, по обыкновению, куры строить. Посмотрим, насколько драгоценного Семушки за сотни верст от столицы ей хватит».

В мужской своей привлекательности Григорий Волков уверен был абсолютно. Женщины существа примитивные, страстям подверженные, глупым мечтаниям и глупой же гордыне. Ни одна еще от Грини не уходила. И Гелюшка не уйдет. Имя-то какое простецкое, как раз для рыжей идиотки. Он будет звать ее Ева, ну в те самые интимные моменты, о которых джентльмены никому рассказывать не должны, но хвастаются за сигарой в мужском клубе во всеуслышание.

Вообразив себе, как выглядит подобное заведение в уездном Крыжовене, мистер Волкав презрительно рассмеялся.

Соблазнить девицу, к себе привязать — влюбленные берендийские бабы преданны до безумия, в этом Григорий Ильич успел уже убедиться на личном опыте, — блестяще исполнить работу, в чем бы она ни заключалась, и отправиться в столицу. А там… Кстати, там милое общение можно продолжить, если Евангелина Романовна не врет и действительно в газетке служит.

Волков мысленно надел на рыжую кошечку бальное платье, приподнял волосы в высокую прическу, повертел из стороны в сторону. Хороша. Не стыдно будет с такой в свет выйти. Сколько ей лет, интересно? На вид не больше двадцати, но, наверное, только на вид. Столь юным созданиям путешествовать без сопровождения никак не возможно. Значит, двадцать пять? Не важно.

Григорий Ильич тряхнул головой, изгоняя из нее рыжеволосую Попович, направил луч трости на веревку. Так-так… Это уже любопытно. Типовой воздушный аркан, наложен уже на готовое изделие. Зачем? То есть зачем, понятно, чтоб наверх к петле самоубийцу поднять. Только пристав и без плетений рунных воспарить туда мог, разумеется, пока был жив.