Пепел жизни - Рина Харос
– Я могу вам чем-то помочь?
Надо же, как по-хозяйски это прозвучало из уст… феи? Я подавила удивление на лице, вспомнив, что все они погибли, не найдя себе источника подпитки магии. Такой деве необходимы были силы, которые служили бы ей пищей и водой. Это касалось тех случаев, когда фея связывала себя пороками с возлюбленным и отдавала ему не только душу, но и тело. Мужчина становился источником ее магии, даруя девушке любовь и часть своих жизненных сил. Поначалу, когда возлюбленный не знал об этом, феи становились чуть ли не самыми могущественными существами из всех, кто имел связь с воздухом. Но со временем, когда тайну раскрыли, мужчины перестали связывать себя любовными узами, предпочитая провести ночь с гарпией, которой ничего не надо было, кроме плотских утех. А узнали об особенности погибших дев просто – пьяный друг возлюбленного феи пришел к ним ночью, чтобы попросить пару серебряных монет на утренний ром, увидел, как девушка, сидя верхом на бедрах мужа, крепко обвивает его шею и вгрызается зубами в плоть. Тела возлюбленных обволакивала золотистая магия, которая служила своего рода гипнозом для мужчины, чтобы тот не чувствовал боли во время энергообмена.
От этого мой интерес к незнакомке лишь разогрелся. Не знаю, где ее нашел Мулцибер, но придется приложить усилия, чтобы фея на сбежала раньше времени.
– Я Астарта, сестра Мулцибера. Брат дома?
Я едва подавила улыбку, заметив замешательство на лице феи. Она пару раз моргнула, а затем молча указала ладонью на дворец, где в дверях стоял сатир и какой-то мужчина, тело которого шло рябью, сменяясь на безликую тень. Они о чем-то активно спорили. Сатир активно жестикулировал руками, едва не отбивая чечетку копытами, а мужчина стоял и смотрел на него, как на глупую козявку, попавшую ему под обувь.
Надо же, какую интересную компанию подобрал себе Мулцибер. Должно быть, живя на отшибе отшельником, и не с такими начнешь общаться.
Фея, уставшая держать руку на весу, опустила ее и пошла в сторону дворца. Я последовала за ней, втягивая носом фруктовый аромат, который наверняка свел с ума не одного мужчину.
Глава 16
Августин
Тьма начинает рассеиваться.
– Ради всех мойр, хватит упрямиться как баран.
– Я сатир! – взвизгнул Клерс и стукнул копытом так остервенело, что едва не пробил деревянное крыльцо, которое противно скрипнуло в ответ.
– Не вижу разницы, покуда ты орешь, как недорезанная свинья.
Нацепив безразличие на лицо, я ликовал в душе. Нравилось изводить сатира, чувствовать, что мое присутствие его смущало и приводило в бешенство.
Наши споры начались еще в комнате, которую отвел Мулцибер специально для изучения манускриптов и сказаний, что оставили после себя мойры. Древний язык, которым владели сестры, был подвластен только тем, в ком текла кровь божества. Мулцибер, несмотря на то что его родители некогда жили на Олимпе, но погибли в кровопролитной войне и переродились, не дали сыну возможности познать такие тонкости, забыв все про прошлую жизнь.
Я сидел в кабинете в полной тишине и пролистывал манускрипт, где рассказывалось о переселении душ. Каждая страница сопровождалась изображением – умертвленное тело лежало на алтаре, вокруг которого, танцуя странный танец, извивались демоны, призывая душу. Зевс, держа молнию в руках, перерубал нить жизни и выкидывал прочь, где уже поджидали церберы, готовые полакомиться непрожитыми годами, напоминающими на вкус сочный кусок мяса.
Перевернув страницу, я обнаружил небольшую приписку, за которую зацепился глаз.
Мать, в силах которой течет демоническая сущность, может передать свою сущность дитяти.
Сверху находилась картинка, при виде которой я нахмурил брови и пару раз постучал пальцами по старинной книге.
Полуженщина-полудемон широко распахнула руки в стороны и запрокинула голову назад. Из ее груди вылезало темно-серое существо, которое можно было бы принять за младенца – голова, покрытая рыжеватыми волосами, руки и ноги цеплялись за края разодранной в клочья плоти, пытаясь выбраться из заточения. Рот существа усеян белоснежными зубами, голубые глаза смотрели не озлобленно, скорее, смиренно.
Перевернув страницу, я продолжил изучение следующего изображения.
Если на первой иллюстрации была непроглядная тьма, где можно было заметить только женщину, то теперь позади нее виднелся алтарь – высокие серые колонны в несколько метров высотой, небольшой широкий сосуд, наполненный водой, три кинжала, лежавшие у ног жертвы, откуда со стоп стекала кровь. Должно быть, она сама себя распорола, желая выпустить тьму наружу. Языки пламени, извивающиеся в факелах по обе стороны от жертвы, напоминали детские лица, превратившиеся в гримасу боли и отчаяния.
На следующей странице я увидел то, к чему не был готов.
В колыбели лежало дитя и мирно спало. Тьма, выбравшаяся из груди женщины, склонилась над жертвой и широко распахнула рот, низко наклонившись над лицом ребенка. Золотая нить, которая шла от жертвы к существу, натянулась словно тетива. Тонкая, едва заметная темная дымка, исходившая от твари, опускалась на грудь дитяти, даруя ему силы и возможности, что предрекала мать, жертвуя собственной магией.
Прикрыв манускрипт, я зажал его между указательным и безымянным пальцами и прислонил край к губам, сощурив глаза, – пытался ухватиться за мысли и догадки, которые ускользали, словно змеи. Встав с кресла, медленно начал проходиться по комнате, представляя, какие книги и письмена мойр еще можно использовать, чтобы разгадать загадку. Насколько хватало моих знаний, такой ритуал может проводиться лишь между матерью и сыном, которые связывались не только магией, но и душами.
Положив манускрипт на стол, стоявший в углу комнаты, я распахнул окно, впуская свежий воздух. Мне нужно было лишь немного времени и тишины, чтобы найти ключ к разгадке.
Внезапно, словно ураган, в комнату влетел Клерс, капли пота стекали по его морде и скапливались на подбородке. Пытаясь скрыть накатившее раздражение, я сложил руки на груди и нервно дернул кадыком, сглотнув. Тело начало зудеть, покрываться мелкой рябью, выдавая мое недовольство. Клерс, обхватив дверной косяк мохнатой ладонью, так жадно глотал воздух, что, казалось, сейчас задохнется. Я стоял десять, двадцать секунд, выжидая, когда сатир соизволит заговорить, но тот продолжал упорно хранить молчание, теперь уже заинтересованно рассматривая мое укрытие, в которое ему был всегда заказан ход.
«– Ты истопчешь своими копытами все важные книги,
