Софья Прокофьева - Кольцо призрака
– Чего это он какой стал? Сломался, что ли? – простодушно удивилась Мордашка. Глаза глупые, светлые. – Может, его в починку? Где их чинят? А я просто так, посмотреть, давно не видела.
Девушка легко, неопасно вздохнула и побежала к двери с веселым стуком. Ноги ее защебетали, будто не каблуки у нее, а птичьи клювы: скрип-стук-чик-чи-рик!
Анна взяла кристалл, он благодарно облил ей пальцы разбавленной зеленью. Оглянулась. Спрятать, спрятать, в бюро запру. Повернула ключ. А куда спрятать ключ от бюро? В письменный стол. Запереть, чтоб не добрались. А ключ от письменного стола? Его тоже запереть… Нет, я так с ума сойду.
– Ты чего там? – приветливо окликнула ее Ритуля. – Иди-ка сюда. Покурим. Ну что, согрелась?
– Еще кофе сварю, – сказала Мордашка.
– Ага. Если я кофе на ночь не выпью, не засну. Такой организм.
Зазвонил телефон. Хоть бы Андрюша.
Анна, что-то волоча за собой, побежала в комнату. А… Кто-то из девок накинул ей на плечи платок, она и не заметила. Платок по пути зацепился и повис. Вот он, проклятый гвоздь. Да ладно, вытащу потом.
– Анюта… – прокислый голос.
– Да. Что?
– Возьми ребенка из садика. Погода. Перебои у меня.
«Ребенка!» Что у него, имени нет? Всех детей забрать из всех детских садов. Андрюша скоро придет. Тащиться через весь город.
– Что ж ты не попросила Олину маму? Она бы заодно и Славку взяла.
– Я думала, сама дойду. – Голос удушливо рвался.
– Хорошо, ладно.
И, не дожидаясь, что скажет мать, она повесила трубку.
Анна остановилась в дверях. Яркий стол, чернота на донышках чашек, пестрые девушки, плотно сидящие. Жуют. Надкусанный бутерброд на тарелке. Как их выгонишь, вон как уселись. Все, как одна, молча посмотрели на Анну. Ритуля зажала в зубах кусок сахара.
– Мне уйти надо, уйти, – разбивая вращающийся круг света над столом, тихо сказала Анна. – Я бы… пожалуйста. Но вы собирайтесь.
– Иди, иди, – спокойно откликнулась Даша, – мы тебя дождемся. Мы – тут.
– Нет, мне за ребенком, – чувствуя свое бессилие, сказала Анна. Господи, не за ноги же их тащить. – Мне ехать за ребенком. Далеко.
Теплое вращение, уютный запах кофе, сигаретный дым – все остановилось.
– А нам Эдик велел до упора, – кругля розовые глаза, протянула Мордашка.
– Так у нее ребенок. Она за ребенком, – сказал кто-то, кривой башенкой собирая чашки.
– А… ребенок.
– У меня тоже ребенок. Весь в соплях. Ну и что? – обиделась Мордашка.
– Да ведь ребенок… далеко.
– Ладно, девочки, побежали, мне еще заскочить надо, – сказала Ритуля.
– И мне. Мы еще как-нибудь!
О!.. Какие тонкие, гибкие. Как медленно, мягко они поднимаются, плавно расправляя спортивно-крепкие спины, укрепляя нежные плечи. Неохотно расстаются с ими же согретым воздухом.
– Сигареты не забудь. Твоя зажигалка?
– А то чья!
– Уж посуду сама вымоешь, извини.
Неожиданно в передней они стали дикими, шумными, все разом вырвались в дверь.
– А Эдику чего скажем?
– Надо было тебе самой, Ритуля, самой…
Дверь гулко захлопнулась.
«Заждалась», не то «зажилась», – послышалось Анне. Затихающий хохот посыпался вниз по ступеням.
Славка стоял один у голубого шкафчика с облупившимися вишнями, грустный, опустив тяжелолобую голову. Одно ухо багровое, вспухшее.
Опять его мать так постригла. На полгода вперед, чтоб лишний раз в парикмахерскую не ходить. Нарочно уродует.
Лидия Павловна, воспитательница, молодая, с бледно-серым лицом, с длинным носом, посмотрела на Анну с брезгливой неприязнью, даже без зависти. Отгораживаясь осуждением, протянула руку.
Анна словно увидела себя со стороны. В черной шапочке по брови, тонет в свежем дымчатом песце. За кого она меня держит, за проститутку, что ли? Бросила сына и шляется?
– Извините. Мама поздно позвонила. Сердце у нее.
У нее-то, может быть, и сердце, а вот у тебя… Весь вид Лидии Павловны говорил, что у Анны нет сердца, неоткуда ему взяться, давно променяла его на голубую шубу, на роскошную ночную жизнь. Вот и коньяком пахнет.
– Обратите внимание, мальчик плохо развивается, отстает, – Лидия Павловна осуждающе вздохнула. – Кушает плохо. Ты кому котлету отдаешь?
– Любочке, – одними губами прошептал Славка.
– Тапочки ему малы. Обратите внимание.
– Что у тебя? Почему ухо… – Анна потянулась к свекольному уху.
Но взгляд Славки исподлобья, страдальческий и отчужденный, остановил ее.
– Да, – в голосе Лидии Павловны зазвучал крепкий металл. – Петя Дроздов. Да. Мальчик кусается иногда.
– И трусы стягивает, – шепнул Славка.
– Неординарный мальчик. Я о Пете Дроздове, естественно. Он у нас на елке будет медведем. Большая роль под елкой. И, учтите, если думаете о школе, – ребенок ваш не готов.
– Зайчик, – словно признаваясь в чем-то постыдном, Славка уперся взглядом в пол.
Какая у него тонкая шея. Как у куренка. И рот, ну не рот, клювик какой-то… Все это почему-то только раздражало Анну. И Сашка хорош. Безотцовщину растит. А мне, мне некогда. У меня Андрюша болеет.
– Зайчик, – скривилась Лидия Павловна.
«Что она кривится, – подумала Анна. – Ей-то куда спешить? Пойдет к какой-нибудь подружке. Тоже молодой и некрасивой. Сядут, будут пить жидкий чай…»
– Зайчик без слов. Все отстающие в развитии – зайчики. Обратите внимание. И, пожалуйста, в следующий раз забирайте ребенка вовремя.
– Извините. – Анна нагнулась, завязывая Славке шнурки. Почувствовала запах своих духов.
– Сам, сам, – негромко прогремело над ней листовое железо, – в старших группах должен сам. И вообще…
Анна торопливо шла по улице. Андрюша уже дома, а ужина нет. Она дернула Славку за руку, тот мелко и молча семенил рядом. Только Анна остановится, прижимался к боку.
«Нос о шубу вытирает», – с внезапной досадой подумала Анна, отталкивая от себя маленькое, льнущее к ней тельце.
– Мамочка, давай погуляем.
– Какие прогулки? Придумал. В такую погоду. И бабушка ждет.
– Бабуля спит.
– В другой раз погуляем.
– Не хочу в другой…
Анна услышала короткие жалкие всхлипывания.
– Ап… Ап… – Славка задыхался, давился слезами. И плакать не умеет нормально. Наказанье, а не ребенок.
Анна увидела такси. Зеленый свет нырнул и пальцем провел по глазам. Анна метнулась к краю тротуара. Останавливается. Запихнула Славку в пахнущее подогретым бензином нутро.
– Ты, Славик, сам поднимешься и позвонишь.
– А ты куда? Ты… Я до звонка не достану. Только палкой. А палка у Олечки.
– Ты ножкой постучишь. Знаешь как: тук-тук-тук! Это очень хорошо, стучать ногой, – быстро и весело проговорила Анна, слыша, что голос ее звучит фальшиво, с наигранным оживлением. Она поцеловала Славку в глаз, окунувшись губами в неглубокую лужицу слез. – Бабушка откроет. Подумает, кто это там стучит? А это Славочка наш. Ну, Славочка, да?
