Жупочка стреляет на поражение (СИ) - Натали Лавру

– Явилась? – надменно, свысока поглядел он на меня. – Смотри не влюбись... повторно.

Божечки, я сейчас грохнусь в обморок... от такой неземной любви!

Глава 11. Поэтический вечер

Признаюсь, мне даже жаль Аристарха.

«Смотри не влюбись... повторно», – сдался ты мне, как мигающая гирлянда эпилептику!

Я, конечно, та ещё терпила, но чтобы влюбиться в такое... в такого... Смех!

Аристарх держался с достоинством ощипанного петуха, то есть подбородок задран, а в глазах отчаяние. Ибо Данута смотрела только на Ладимира Зарницына, который нежно наглаживал ручку черноокой кучерявой южанке.

Надо сказать, музу Зарницын выбрал себе шикарную: смело одетую, в меру весёлую и загадочную. Хороша! Красивая, юная, но уже достаточно созревшая, чтобы не вести себя, как дура. Тонкая и одновременно фигуристая. Идеал мужчины.

Будь я мужиком, я бы тоже в такую влюбилась.

Зато лицо Дануты побелело, губы сжались, а пальцы намертво вцепились в ремешок сумочки. Держу пари, что на месте ремешка Данута представляла шею черноокой прелестницы своего не завоёванного возлюбленного.

Интересно, чем Ладимиру не угодила наша мадам Шёлкина?

– Кхе-кхем! – прочистил горло Аристирх и натурально петушиной походкой подошёл к своей зазнобе. – Прекрасный сегодня день. Не так ли?

Да уж, прекрасней некуда. Данута только что узнала, что у мужика её мечты другая муза. Весь её мирок только что рухнул. А тут какой-то дебил пищит о прекрасном.

Мда.

Как называется чувство, когда косячит кто-то другой, а стыдно мне?

Я прикрыла лицо ладонью. Всё. Вырубайте свет, распускайте гостей. Это провал.

Данута скривила бледное личико, будто съела кислую виноградину, и изрекла глубокомысленное:

– Да ну...

– Вы моя муза, Данута, – не понял намёка Аристарх. – Ваш облик отпечатан на сердце моём...

– Пф! – тут я засомневалась, умеет ли наша мадам Шёлкина членораздельно говорить?

Пока что я стояла в сторонке, не спеша снимать с себя яркое солнечное пальто, и просто наблюдала.

Тем временем к парочке присоединилось третье действующее лицо мужского пола. Это был невысокий, но хорошо сложенный, по-пижонски одетый мужичок лет тридцати пяти. Весь его вид говорил, что он гуру в общении с дамами.

– Вижу, прекрасной леди докучают надоедливые насекомые? – обратился мужик к Дануте, и та мгновенно убрала с личика кислую мину и расцвела. – Разрешите представиться: Ипатий.

Аристарх раскрыл рот, но не проронил ни звука, даже не застрекотал, как это делают некоторые насекомые.

А события набирали оборот:

– Ипатий... – сладко повторила наша белокурая прелестница.

– Ипатий Вагин. Искатель и открыватель юных дарований.

«А ещё откупориватель кой-чего другого», – усмехнулась Вторая и оказалась права.

Данута поглядела на нового знакомца, как на богоявление, готовая прям тут открыться Ипатию и отдаться без остатка.

– Могу я узнать ваше имя, прекрасное создание? – любезно поинтересовался Ипатий.

– Данута...

– Да-ну-та, – он просмаковал каждый слог. – Чудесно! Разрешите мне занять место рядом с вами?

– С удовольствием... – кажется, наш сахарок начал подтаивать.

Аристарх завис и стоял как вкопанный, пока сладкая парочка не прошествовала к своим местам в зрительном зале.

– Не переживай. У тебя ещё осталась я, – поддержала я его в трудную минуту, но он неоценил.

– Она не дала мне даже шанса... – скис он.

– Зато она выбрала козла, который в её вкусе. Идём. Сейчас всё начнётся.

– Если Данута хочет, чтобы я был козлом, то я буду козлом! – заявил друг, и сумасшедший огонёк в его глазах мне сильно не понравился.

Как я и ожидала, бить морды Аристарх не пошёл. Чинно сел на четвёртый ряд с краю, специально выбрал место, где я не смогу подсесть к нему.

Что ж, да начнётся цирк!

Первым на сцену вышел почётный гость Ладимир Зарницын, сопровождаемый несмолкающими аплодисментами. Не похоже, чтобы люди хлопали из-под палки.

– Сегодня я прочту свежее стихотворение, родившееся благодаря моей музе:

Я твой змей-искуситель.

Я твой ангел-хранитель

Я твоё наважденье в ночи.

Я экстаз, исступленье,

И я райское пенье,

Раскалённые угли в печи...

Он с чувством, с толком, с расстановкой прочёл наизусть три своих творения, и после каждого зал взрывался овациями, хотя, будем честны: до бессмертных классиков ему, как младенцу до доктора наук. То есть, вполне возможно, но впереди поле непаханое.

Следующим шёл закадычный друг Зарницына Владлен Голосадов. Этот и вовсе поднялся на сцену с гитарой и объявил, что, так как он в творческом кризисе, просто споёт нам парочку шлягеров бардовской песни.

И спел.

Зрители снова хлопали так, будто это не сборище поэтов местечкового уровня, а по меньшей мере премия «Книга века».

Пожалуй, в зале было только три человека, которые берегли ладони: я, мой несчастный друг и Данута.

Аристарх Душнявский выступил под номером шесть.

Всё же мало-мальской известности он добился, потому что его выход зал встретил горбовой тишиной. Ой, простите, гробовой. Но мне можно так шутить. Я же горбунья.

И началось:

– Добрый вечер, дамы и господа. Сегодня я прочту свои кардинально новые стихи:

Вскормленный на козьем молоке,

Я мамкиных грудей совсем не знал.

Мне ближе к сердцу злой животный мир

И мировоззрение козла.

Вот это точно! Мировоззрение у тебя, дружочек, козлиное. И не поспоришь.

Неужели этот опус рождён, чтобы покорить сердце мадам Шёлкиной? Увы, бесполезно. Она уже нашла себе Ипатия.

Хлопала нашему непризнанному гению только я. Или погодите... «Хлоп-хлоп-хлоп» прозвучало от спутника Дануты. Могу ошибаться, но, кажется, хлопки были издевательскими.

Дальше прозвучало четверостишие:

Кошка навалила

Прямо на ковёр.

И кошачьей шкуркой

Я ковёр подтёр.

Какая экспрессия! Какие эмоции! И козлиная натура, как и обещал Аристарх, проходит лейтмотивом через всю подборку стихов.

Жаль, зал не оценил. Кто-то даже громко зафукал и завозмущался, крикнув: «Уходи со сцены, живодёр!»

Что ж, в жизни непризнанного и всеми гонимого поэта бывает и такое.

Тем временем Аристарх собрал волю в кулак и продолжил:

– Случается так, что мы безответно любим одних, разбивая сердца другим. Следующее стихотворение – верлибр. Кхм-гм...

Начало опуса было невзрачным, поэтому не врезалось мне в память, а вот окончание...

И на собственном горбу

Ты пронесёшь любовь свою