Счастливое Никогда. Уютное Нигде (СИ) - Бреннер Марина

- Дохлый он. Жизни нет в мальчишке. Болеет все... Хнычет. Да и понятно - матери не сдался, отец сбоку припеку! И не спорь, таким, как Дениор, наказания полезны.

Нянька схватила было за руку заплакавшего мальчишку, как тяжелый звериный выдох заставил ее разжать пальцы.

- Что здесь? - металл зрачков полоснул, будто надвое распорол испугавшуюся бабу - Что, блять, происходит?!

Нянька выпустила тощую детскую ручонку и присела, чуть ли не прижалась к полу. Дыхание ее стало коротким, как свист.

- Да бьет она его. - тут же наябедничала горничная, пользуясь случаем выслужиться перед хозяином - Со всей руки шлепает.

Лимбрий начал говорить мееедлеенно, сейчас он походил даже не на громадного кота, а на змею или, хуже того - на совершенно неведомого этому миру зверя.

По темной коже пробежали полосы, повторяющие направление кровеносных сосудов, рваные тире, пунктирные линии.

Подушечки пальцев выбросили когти, щелчок если и был слышен - то слегка. Горничная взвизгнула и опрометью бросилась вон из зала, сузившегося вдруг до минимальных размеров и ставшего холодным.

Плотный воздух взрезало тяжелое, тугое шипение:

- Не бью баб. Тем более, таких калеченных на голову дур, как ты... А вот убить могу, это не запрещено. Пошла вон. Из города - вон. И не прячься, не вздумай. Найду... ведь.

Надо ли пояснять, что толстуха пропала и из замка, и из Брангдора в миллимомент?

На смену ей в спешном порядке была найдена другая нянька, невысокая, круглолицая, глуповатая девчонка из беженок. Альмира оказалась покладистой, добродушной и чистоплотной - ничего другого и не требовалось. Дениор тянулся к ней, полюбил ласковые руки и незатейливые песенки, которые девушка пела ему почти постоянно.

Тянулся ребенок и к Элиджару, безошибочным каким - то чутьем определив в нем родственную душу.

Оба были ничьи. Оба были рождены ни для чего.

В Нигде.

Мать мальчик воспринимал просто на каком - то природном, животном уровне: звук голоса, запах, инстинкт. Он был доволен уже тем, что Меридит никогда не обижала его: не кричала, не ругала, не шлепала. Но и других вещей она тоже не делала с ним.

Не играла. Не пела песен. Не целовала. И на руки брала только, чтоб покормить. Ну, или когда нянька была занята другими делами.

Дениор получал от отчима - защиту, от матери - питание, от няньки - заботу. На маленькому ростку этого было недостаточно. Любви он не видел. Может, поэтому и болел, и хныкал.

А может, и не поэтому. Послевоенные дети такая морока! Возрождение всегда длительно и болезненно.

- Альмира!

Нянька прибежала сразу, что - то жуя на ходу. Поклонилась, подхватила мальчишку с пола, унеслась прочь, оставив запах самоваренного мыла и подгорелого сала.

Меридит положила руки на стол.

- Ты не ответил, Элиджар.

- Это допрос?

Девушка усмехнулась краешком рта.

- Просто спросила, что такого? Ты - то все обо мне знаешь, а я...

Оборотень проводил взглядом ушедшую Альмиру. Потом перевел его на Меридит.

- Ты не любишь своего сына. - резюмировал он - Это не плохо и не хорошо, всё можно понять. Но все - таки... Будь к нему потеплей, хорошо? Он не при чем.

Принцесса вздрогнула так, как будто ее застали внезапно за каким - нибудь мерзким делом: воровством, например. Ощущения у ней сейчас и были такие же, как у глупого, неудачливого вора, схваченного за руку и припертого к стенке.

Нервно побарабанив пальцами по столу, опустила глаза, стараясь сдержаться. Выдохнула. Вдохнула несколько раз. Опять выдохнула. В зале стало тихо, как в могиле, несмотря на смешанные звуки, доносящиеся с улицы. Несмотря на мерное тиканье старинных громадных старинных часов в углу. Часы эти то спешили, то отставали, показывая горхат знает какое время. С кухни доносилось мерное звякание - там мыли посуду, терли ее золой, песком, окуная в вонючую пену из самодельного мыла. Потом - в теплую, мягкую воду - нежную и ласковую, как первые поцелуи или кошачья шерсть...

- Я люблю Дениора. - Меридит произнесла это тихо и хрипло - Но... я... Ты не ответил на вопрос.

Элиджар посмотрел исподлобья, холодно.

Принцесса поднялась с места. Ей до горхатовых костей надоели уже все эти тайны, недомолвки, холод, лед. С чего - то внезапно вспомнилось детство - радужное и яркое, но быстро исчезнувшее, укатившееся и затерявшееся в траве сияющей бусиной.

- Не хочу я отвечать на твои вопросы, принцесса.

- Почему?

Шорох часов, тик - так, тик - так. Скрип снега под ногами прохожих, звяканье посуды.

Дыхание. Дыхание двоих, тяжелое и тугое, пахнущее горечью и гарью.

- Потому - что я тебе не верю, Меридит Окрехайская.

Вот и в самом деле - с чего бы ему ей верить? Слова его сначала остро кольнули в самое сердце и тут же боль успокоилась, растворилась без следа. Меридит было как - то даже и не обидно.

Ее мужчина сказал правду - какое доверие может быть к ней? К ней, которая его просто не заслужила. Но, с другой стороны...

- Это плохо, Элиджар. Очень плохо. Я то ведь тебе все рассказала... честно. Чтобы ты не обольщался, не обманывался на мой счет

Тяжелые руки, ставшие уже родными до пронзительности, легли ей на плечи. Лимбрий развернул к себе тело девушки с легкостью, каблуки туфель скрипнули по каменному полу, натертому до блеска заботливыми руками прислуги.

Вот же горхатский потрох! Когда она уже успела обсопливиться? Слез здесь только не хватало.

Королева Маргарет была тысячу раз права, когда называла дочь "бесхарактерной слюнтяйкой".

" - Стыдитесь, Меридит. Ваше поведение отвратительно. Немедленно утрите слезы и ступайте прочь."

Прочь. Прочь. Прочь.

Вон из моего дома, из жизни, из мира...

- Эй, конфетка, ну ты чего? - сильные, неуклюжие руки. Чуть шершавые пальцы грубовато утерли слезы.

У оборотней (у всех, не только лимбриев) грубая кожа на руках и ногах, грубее, чем на всем теле. Покров хранит когти. Ну... или крылья. Это нужно для метаморфозы, человеческая кожа бы просто порвалась при обращении.

- Ты чего ревешь, принцесса? На кой хер тебе знать, что я, да откуда? Не реви... Да не реви ты! Иди сюда...

Прижав к себе хрупкое, разодрано вздыхающее от еле сдерживаемых всхлипов тело, прошептал в волосы - жесткие от воды и плохого мыла:

- Просто ты меня пойми, Меридит. Я жил плохой жизнью. И пока не готов тебя разочаровывать. То, что делала ты - это одно. То, что делал я - совсем другое. Ты девочка, вам многое простительно. Понимаешь? С меня спрос строже. И пока я не слишком верю тебе, чтоб "вывернуть карманы".* Позже, ладно?

Она закивала головой так остервенело, что растрепала прическу. Сейчас вот такая - со всклокоченными волосами, блестящими глазами (не такими, как обычно - серыми, гранитно - тусклыми) и веками, начавшими уже припухать, принцесса сошла бы даже за хорошенькую.

Она нравилась лимбрию. Очень сильно. И все еще непонятно, почему...

Чем - то цепляла его эта странная девочка.

- Слушай, Меридит. Может, пройдемся? Ну а что? Пошли, пошляемся по городу? Дениора Альмира займет чем - нибудь. Что скажешь?

Предложение имело смысл. Надо было развеяться. Да, просто пройтись по городу, как обычным людям. Пройтись, держась за руки, глазея по сторонам и, возможно, жуя какую - нибудь дрянь, типа дешевых пряников, сушеных фруктов или леденцов на палочке - приторных, круглых, слегка смятых с боков неаккуратными пальцами варщицы.

До города добрались быстро, на улицах царила суета, подготовка к Дню Холода была в полном разгаре - несмотря на постоянно сыплющиеся неприятности и невзгоды, праздник все же решено было отметить.

- Не разумнее ли поэкономить? - сопротивлялся было Пран, но Меридит скоро осекла старого скрягу.

- Мы все итак долгое время были лишены всего этого. - сказала она - Поэкономить, Пран? На чем вы хотите экономить? На маленьких радостях несчастных людей? На пирожках и леденцах, которых недополучат ребятишки? Погреба забиты провизией. Казна полупуста, да. Но на фейерверк, зимние забавы, музыку много и не надо. Займитесь этим... Праздник, которого не было столько лет - состоится.