Нидейла Нэльте - Раб. Часть 1 и 2
Классный секс, ничего не скажешь. Похоже, мысленное управление Олинке не в кайф — нравится своими пальчиками тыкать.
— Не хочу, — качаю головой. — Еле этого подпустила, привыкнуть надо…
— Понимаю, — разочарованно и без грамма понимания.
— Ну позови его, а? Так хочется посмотреть… Что тебе, жалко?
— Не хочу отменять наказание.
— На сколько ты его наказала? Я позже зайду, ты будь добра не наказывай его снова. Если вдруг провинится, я помогу, хорошо?
С тоской понимаю, что не отстанет.
— Конечно, — говорю, — заходи как-нибудь, развлечемся…
Пристраивает пульт на пояс, уходит, заставляя раба тащиться на коленях. Сука.
Не успеваю проводить и вернуться в кресло, Антер тут как тут. На полу у ног, уткнул голову в мои колени…
— Спасибо… — тихо, еле слышно. Провожу рукой по мягким тёмным волосам, молчу.
— Она вернётся, — говорит. Поднимает на меня глаза, кажется, несколько посветлевшие.
— Вернётся, — вздыхаю. — Надеюсь, не сегодня и не завтра.
— Сегодня, — говорит уверенно.
Я не могу с ней порвать, я не могу её не подпустить… чёрт, у меня конспирация!
— Тебе хозяйка досталась ненормальная, — усмехнулась. — Не любит боль причинять.
— Это как раз нормальная… — тихо шепчет. Ну да, и не возразишь.
— Тебя насиловали? — спрашивает, кажется, даже сопереживает. Чёрт, не вздумай меня жалеть! По сравнению с тем, через что ты прошёл, даже если бы это было правдой, всё равно бы ерундой показалось…
— Не хочу об этом говорить.
— Простите…
— Что мне делать? — спрашиваю.
— Вы не сможете прятать меня вечно. Пусть посмотрит и успокоится.
— Если бы только "посмотрит", — вздыхаю. — И если успокоится… Пульт я ей не дам ни за что, кнут спрятан, но у неё свой.
— Выдержу, не впервой.
— Прости… — шепчу. Смотрит удивлённо, склоняется, целует колено — нежно так, по-настоящему.
— Перестань, — говорю.
— Простите! — пугается. Да я же не к тому, чтоб не касался… Горе моё издёрганное.
Поднимается, надо же, сам.
Прав он был, не прошло и трёх часов, вернулась. С другим рабом. Кажется, тот, который Дэн. Даже думать не хочу, что сделала с предыдущим беднягой, попавшимся под похотливую неудовлетворённую ручку.
— Не цепляй, — говорю, предотвращая её движение снова зацепить кольцо за крюк. — А то опять неправильно стоять будет.
Раб смотрит на меня с ненавистью. Прости, дорогой, видел бы ты, что тут было… Лучше уж постой…
Олинка пожимает плечами:
— Этот мне надоел, видеть его не хочу.
— Пусть тогда в кухне посидит, — говорю, указывая рабу на соответствующую дверь. Стоит, не двигается, ждёт распоряжений.
— Нет, — сообщает эта чудесная девочка. — Я плохо себя чувствую, если кто-нибудь из них не стоит на коленях…
Да ты больна, дорогая, у тебя зависимость уже.
— Ну пусть стоит, — пожимаю плечами, про себя сожалея, что не выторговала бедняге немного отдыха.
— У тебя соль есть?
Лихорадочно соображаю, зачем ей может понадобиться соль, мотаю головой:
— Нету, закончилась.
— Перец? Крупа какая-нибудь?
— Неа, комбайн как раз отдала заправить, а запасов не держу.
Только на кухню не сунься…
— Ладно, — говорит раздражённо, потом лицо озаряется улыбкой и она достаёт из сумочки кошель с острыми колючками. — Забыла, что как раз купила.
Высыпает перед рабом, показывая, куда именно ему встать. Тот вздыхает, опускается на колени.
— Ты что, недоволен? — спрашивает.
— Доволен, госпожа, — спешит уверить раб.
— Оставь его, — говорю, — пусть думает о своём поведении.
Лучше бы крупу дала, честное слово.
— Ну что, — переключается, хватаясь и начиная поглаживать кнут. — Прошло уже наказание? Покажешь?
— Ладно, — говорю, словно бы балансируя на грани недовольства и желания похвастаться. Нет, через полгода ты у меня тут не останешься, тварь. Такие, как ты, жить не должны…
— Антер! — зову. Выходит, в новой одежде, плечи расправлены. Вот таким ты мне ужасно нравишься!
Бросаю взгляд на Олинку. Глаза горят, язык обводит губы. Хорош, хорош, вижу… нравится.
— Ох, и почему я его себе не оставила? — говорит. — Раздевайся!
Антер не двигается.
— Олинка, — говорю, — я его хозяйка, он меня слушается.
— Правильно, конечно, — с долей обиды. — Но и меня тоже должен. Ты что, против, чтобы он разделся?
— Он мой! — говорю.
— Не жадничай, всё равно я его уже видела. Ну покажи, хотя бы надпись!
Руки тянутся к пульту, сейчас ведь ни в чём не повинного парня мучить будет, если желанную игрушку не дают.
— Ладно, — говорю, желая убить сразу двух зайцев, — твой тогда пусть тоже разденется.
— Хорошо, — радуется.
— Вставай, — говорю её рабу, — раздевайся.
— Ты тоже, — добавляет Антеру. Оба дожидаются подтверждающего кивка от своих хозяек. Меня тошнит от собственной роли. У Олинкиного раба все колени кровоточат, но уж лучше подняться и раздеться, чем продолжать стоять на этих шипах.
— Давай я его полечу, чтоб тебе меньше забот было, — говорю, идя за медиком.
— Да ладно, ну его, — тянет, жадно следя за тем, как Антер раздевается.
Достаю походного медика, парень отшатывается, но перечить боится. Надеюсь, хуже не сделаю… Вручаю ему, пусть сам залечивает, так как похотливые ручки уже тянутся к чёрной надписи, и нужно спасать моё драгоценное имущество.
Олинка приседает, упираясь на колено, с вожделением рассматривает чёрные буквы. Сведу гадость поскорее! Сегодня же перепроверю, делают ли это где-нибудь ещё на чёртовом Тарине.
Ощупывает пальцами, прикасается языком. Антера ощутимо передёргивает. Олинка вскакивает:
— Он посмел выразить неприязнь!
Выхватывает кнут.
— Это мой раб! — говорю холодно. — Если бы он не выказывал неприязнь к кому-либо, кроме меня, получил бы уже от меня.
— На, — протягивает кнут. — Накажи сама.
— Не хочу, — отказываюсь. — Он правильно сделал. Это МОЙ раб! — подбавляю истеричных ноток. Олинка предпочитает не настаивать.
— Давай на колени, — говорит. Антер стоит. Олинка начинает психовать.
— На колени перед госпожой!
— Я его хозяйка, — напоминаю.
— Так прикажи ему!
— Это мой раб!
— Ну ты же обещала! — такая непосредственная обида. — Скажу папе, что зря тебе подарили!
А вот этого не нужно, портить отношения с Корнелем я не собираюсь.
— Да что мне, жалко, что ли, — иду на попятную. Антер смотрит как на предателя, впрочем, быстро берёт себя в руки, становясь непроницаемым.
