Тахера Мафи - Разрушь меня

Его тело прижимается сильнее, и я понимаю, что не обращаю внимания на ощущение дуновения одуванчиков в моих легких. Мои глаза внезапно открываются, он облизывает свою верхнюю губу за малую долю секунды, и что-то в моем мозгу переключается на отметку «жить».

Я задыхаюсь. Я задыхаюсь. Я задыхаюсь.

— Что ты делаешь?

— Джульетта, пожалуйста. — Его тон обеспокоенный, а сам он оглядывается так, будто не уверен, что мы одни. — Прошлой ночью... — Он сжимает губы.

Он на полсекунды прикрывает глаза, а я изумляюсь переливу капель горячей воды, которые попадают на его ресницы, подобно жемчужинам, выкованным из боли. Его пальцы медленно движутся по бокам моего тела, как будто он изо всех сил старается спрятать их в одном месте, как будто он старается не трогать меня, а его глаза впитывают шестьдесят дюймов моего тела, и меня так... так... так уличают.

— Я только что понял, — произносит он мне в ухо. — Я знаю... знаю, почему Уорнер хочет тебя. — Его кончики пальцев — десять электрических игл, убивающих меня чем-то незнакомым прежде. Чем-то, что я всегда хотела почувствовать.

— Тогда почему ты здесь? — я шепчу, сломанная, умирая в его руках. — Почему… — Одна, две попытки вдоха. — Почему ты прикасаешься ко мне?

— Потому что я могу. — Он почти выдавливает улыбку, а у меня почти прорезаются крылья. — Я уже это делал.

— Что? — Я моргаю, внезапно отрезвленная. — Что ты имеешь в виду?

— В ту первую ночь в камере, — вздыхает он. Он смотрит вниз. — Ты кричала во сне.

Я жду.

Я жду.

Я ждала вечность.

— Я касался твоего лица, — говорит он мне на ухо. — Твоей руки. Я водил рукой по твоей руке. — Он отступает, а его взгляд остается на моем плече, затем спускается к моему локтю, приземляется на мое запястье. Я застываю в неверии. — Я не знал, как тебя разбудить. Ты бы не проснулась. Так что я сел и наблюдал за тобой. Я ждал, когда ты прекратишь кричать.

— Это. Невозможно. — Мне удается произнести всего лишь два слова.

Но его руки обнимают меня за талию, его губы оказываются рядом, он прижимается своей щекой к моей, а его тело горит, как и мое, его кожа касается моей, и он не кричит, не умирает, не убегает от меня прочь, и поэтому я плачу.

Я задыхаюсь.

Я дрожу, судороги проливаются слезами, а он держит меня так, как никто никогда до этого не держал.

Словно он желает меня.

— Я собираюсь вытащить тебя отсюда, — говорит он, дыша на мои волосы, а его руки движутся по моим рукам, я откидываюсь назад, и он смотрит мне в глаза, а мне кажется, что это может быть лишь сном.

— Почему... почему ты... ты не... — Я качаю головой, и меня трясет, поскольку это не может происходить здесь и сейчас, я трясусь, дабы стряхнуть слезы, которые будто приклеились к моему лицу. Это не может быть реальностью.

Его взгляд нежен, его улыбка лишает меня сил держаться на ногах, и я жажду узнать вкус его губ. Я хочу иметь мужество прикоснуться к нему.

— Мне пора идти, — говорит он. — Ты должна одеться и стоять внизу в восемь часов.

Я тону в его глазах и не знаю, что ответить.

Он снимает рубашку, и я не знаю, куда смотреть.

Я ловлю свое отражение в стеклянной панели и силой заставляю себя закрыть глаза и моргнуть, когда что-то порхает слишком близко. Его пальцы на мгновение отрываются от моего лица, и я начинаю растекаться в ожидании.

— Ты не должна отворачиваться, — говорит он. Он говорит это с маленькой улыбкой, размером с Юпитер.

Я гляжу на его черты лица, на кривую усмешку, которой я жажду наслаждаться, на цвет его глаз, с помощью которого я хочу нарисовать миллионы картин. Взглядом я провожу линию от его скул, вниз по шее, к вершине его ключицы; я запоминаю скульптурные холмы и впадины его рук, совершенство его торса. Птичка на его груди.

Татуировка.

Белая птица с золотыми полосами, словно корона, на голове. Она летит.

— Адам, — пытаюсь сказать я ему. — Адам. — Я пытаюсь перестать задыхаться. — Адам, — я так много раз пытаюсь сказать и терплю неудачу.

Я пытаюсь найти его взгляд, только чтобы понять, что он видит, как я изучаю его. Детали его лица складываются в потоки столь глубоких эмоций, что я задумываюсь, как я должна на него смотреть. Он дотрагивается двумя пальцами до моей щеки, чтобы слегка приподнять мое лицо, и я ощущаю себя проводом под напряжением, находящимся в воде.

— Я найду способ связаться с тобой, — говорит он, а его руки сжимают меня, и мое лицо прижимается к его груди, и мир внезапно становится светлее, крупнее, красивее.

Мир резко обретает смысл для меня, вероятность гуманности начинает иметь для меня смысл, вся Вселенная останавливается на месте и начинает кружиться в другом направлении, а я — птица.

Я — птица, и я улетаю.

Глава 20

На часах — восемь утра, а на мне — платье цвета мертвого леса и старых жестянок.

Ничего более обтягивающего я в своей жизни не носила, покрой современный и угловатый, почти небрежный; материал жесткий и плотный, но все же пропускает воздух. Я смотрю на ноги и удивляюсь, что они у меня есть.

Я чувствую себя более уязвимой, чем когда-либо в своей жизни.

Семнадцать лет я приучала себя прятать каждый дюйм обнаженной кожи, и теперь Уорнер заставляет меня сбрасывать покровы. Могу лишь предположить, что он делает это специально.

Мое тело — плотоядный цветок, ядовитое комнатное растение, заряженный пистолет с миллионом спусковых крючков, в полной готовности к выстрелу.

Прикоснись ко мне и познаешь последствия. Из этого правила никогда не было исключений.

Кроме Адама.

Он ушел, в то время как я отмокала под душем, впитывая проливной дождь из горячих слез.

Сквозь запотевшее стекло я наблюдала, как он вытирается и надевает униформу.

Я смотрела, как он уходит, и все спрашивала себя: почему, почему, почему, почему он может прикасаться ко мне?

Зачем ему помогать мне?

Помнит ли он меня?

С моей кожи все еще поднимается пар.

Мои кости опутаны тугими складками этого странного платья, и только молния сдерживает меня. Молния — и перспектива чего-то, о чем я всегда никогда не решалась мечтать.

Мои губы навеки сохранят секреты сегодняшнего утра, но в моем сердце столько уверенности, изумления, умиротворения и надежд на будущее, что оно вот-вот лопнет, и я гадаю, прорвет ли оно ткань платья.

Надежда окутывает меня, держит в объятьях, утирает мне слезы и говорит, что сегодня, и завтра, и даже через два дня со мной все будет в порядке, а я в своем исступлении даже решаюсь ей поверить.

Я сижу в голубой комнате.