Марина Суржевская - Янтарь чужих воспоминаний
— Так как назовем рыжего? Это должно быть особенное имя! Как у тебя. Только другое.
— Я бы назвал его рыжий, — пожимал я плечами. Пожимать плечами, лежа животом на досках чердака, было не слишком удобно, но мне казалось, что все взрослые так делают — пожимают плечами. А мне в мои тринадцать очень хотелось быть взрослым.
— Ну, Кай! У него не может быть такого имени! В каждом дворе есть свой Рыжий! Наш кот особенный и не может называться, как все!
Я смотрел на смешного котенка, сосредоточенно вылизывающего свою лапу, вздыхал и соглашался.
— Тогда пусть он будет Его Сиятельство Рыжая Морда-Пушистые Лапы, Первый и Единственный!
— Кай!
— Не нравится? По-моему, красиво… и такого имени точно нет у соседских котов!
— Такого имени ни у кого нет, — Мили просунула ладонь под пушистое кошачье брюхо и подняла. Потерлась носом о мордочку. — Пусть будет Лорд.
Мне имя не понравилось. Но возражать я не стал…
* * *Город пил мое дыхание, жадно насыщая влажную каменную утробу. Он хотел поглотить его полностью, забрать, заменить воздух в моих легких вязким серым туманом и сажей каминных труб, вытянуть остатки моего тепла, чтобы хоть на миг отогреться самому. Глупый мертвый город. Моего тепла не хватило бы, чтобы зажечь даже одну единственную искру, а серого пепла мне и своего достаточно…
Сердце стучало, словно та самая цапля на хронометре серебряным клювом по бронзовой пластине: бом, бом…
Я шел по мокрым мостовым, удаляясь все дальше от респектабельного старого города, погружаясь в его изнанку, в грязное нутро окраин. Шел, не таясь, почти нарываясь на неприятности. Мрак! Да я просто искал эти проклятые неприятности, искал того, кто сделает ко мне первый шаг, ступит из тени, скользнет, сжимая в липкой ладони грязную заточку. Ждал… Легкие шаги за спиной, что уже какое-то время преследуют, словно эхо. Мое персональное эхо. Я замедляюсь, и шаги становятся короче и глуше, шуршат по булыжникам в такт, убеждая меня, что это лишь отголосок моего собственного движения. Я ускоряюсь, и настойчивое эхо тоже спешит, торопится, боясь опоздать, сокращая расстояние между нами.
Не оборачиваюсь и прикрываю глаза, втягиваю кислые запахи отходов и испражнений. И запах чужака, тела, пахнущего мускусом и едким потом. Я уклонился влево за песчинку времени до его удара. Острие мелькнуло рядом с шеей, мое эхо обрело плоть, как в старых сказках, устав следовать на привязи за своим хозяином. Плоть оказалась неопрятной, но крупной и сильной, еще довольно молодой и косматой. Неосмотрительное эхо. За сальные нечесаные космы так удобно хватать и бить эхо лицом об колено, ломая нос и вдыхая запах крови и чужого страха. Эхо не знало, что умирать — это больно. Эхо пытается сопротивляться, еще не понимая, что все кончилось в тот миг, когда оно решило выйти из тени и стать живым.
Тело вывернулось, развернулось и снова ударило. Узкое длинное шило скользнуло возле моего лица, желая наколоться на глаз. Но наши желания не совпадали. Я отклонился, позволил эху замахнуться снова и сделал подсечку. Ударил ногой в живот и сразу придавил распластанное тело, наступил ботинком на руку, сжимающую оружие. Шило покатилось по земле мягко, беззвучно. Я нажал сильнее, ломая, и улыбнулся, услышав, как хрустнули тонкие кости ладони.
— Пусти!!! — эхо взвыло даже не по-человечески, по-собачьи.
— Не стоит старым сказкам оживать, — задумчиво пробормотал я, убирая ногу и отворачиваясь. — Воплощаясь, они становятся на редкость мерзкими…
— Мразь! Убью!
У меня было очень настойчивое эхо. Хоть и глупое. Оно не видело тонкое лезвие в моей ладони. И даже не поняло, что уже мертво, все еще пытаясь кинуться, победить, жить…
Глупое мертвое эхо.
Я подышал, втягивая запах чужой крови и смерти, слизнул капли с ладони и сплюнул. У мужчин кровь невкусная — горькая и острая, пряная. Мне не нравится. Посмотрел на груду мяса и грязного тряпья на обочине, закинул голову, пытаясь увидеть за низкими тучами звезды. В прорехе мелькнула одна, синяя, и я посчитал это хорошим знаком.
И неспешно пошел обратно, чувствуя, как засыпают черви в моей голове.
* * *После нескольких уколов и промываний Мрак пошел на поправку. И перестал от меня прятаться, видимо, осознав своим кошачьим чутьем, что не выгоню. Мы даже пришли к согласию по поводу его кошачьих дел. Утром я открывал дверь, кот торопливо бросался в палисадник, заросший, как и остальной сад, решал свои вопросы и опрометью кидался обратно в дом. И долго отряхивался, дергая длинными лапами и презрительно фыркая. Потом я догадался сделать дырку с заслонкой в двери, достаточную, чтобы кот мог выходить, когда захочет.
В доме теперь было относительно чисто, и за это в миске на кухне исправно появлялась еда. Коту, скорее всего, было месяца три — еще не взрослый, но уже не котенок. Лапы длинные, уши несуразно большие, худое тело покрыто черной шерстью, кое-где вылезшей клоками, скорее всего от голода. Совершенно несимпатичный зверь. Безобразный и отталкивающий своей некрасивостью. Такого не хочется погладить или накормить, а лишь прогнать, чтобы он не нарушал своим видом гармонию окружающего мира. И мне это нравилось. Он жрал с одинаковым аппетитом и отбивные, и сухие галеты, когда обнаруживалось, что я забыл купить еды. Глаза перестали гноиться через неделю, и теперь на меня из-за углов смотрели желто-зеленые фонари, настырные и вечно голодные. Неприкосновенной территорией для него оставалась моя спальня и, получив болезненные щелчки по ушам, а также лишившись обеда и ужина, Мрак согласился с моими доводами.
Вечерами он вылезал из очередного своего укрытия и усаживался перед камином, ожидая, когда я зажгу огонь. Мрак любил огонь. Он смотрел на него, чуть дергая усами, и пламя плясало в желтых кошачьих глазах. Мне было интересно, что он видит в пламени, и, напиваясь, я даже пытался спрашивать. Но кот лишь фыркал презрительно и уходил до утра, а я кидал в него бокалом из-под виски.
В общем, нам было неплохо.
Глава 6
Осень
Кристина
Слайд оказался пустым, и Крис от расстройства швырнула его на пол. Опомнилась, схватила, внимательно рассмотрела со всех сторон и вздохнула с облегчением. Чудом не треснул. Она потерла виски, пытаясь успокоиться. Матовая пластина спроецировала катастрофически мало образов, и большинство из них она уже знала.
Маленькая комната с задернутыми шторами, но сквозь щели льется свет заката. Горит лампа, старая, выполненная в форме цветка, с трещинкой на желтом лепестке. Крис любила эту лампу. Раньше.
