Узник зеркала (СИ) - Delicious
Оливия резко обернулась и, не сумев удержаться на ногах, сделала пару неуверенных шагов назад, пока не ощутила спиной ледяную стену. В первую секунду она решила, что это вернулся с поездки Колдблад и застал ее здесь. Сердце чуть не разорвалось на части от ужаса. Кровь так прилила к голове, что в ушах зазвенело. Но голос был старческий, поэтому Оливии удалось взять себя в руки еще до того, как она обернулась.
— Кто вы? Что вы здесь делаете? — резко спросила она незнакомую пожилую леди, как ни в чем не бывало устроившуюся в одном из кресел с вязанием в руках. Как странно: Оливия не слышала ни шагов, ни шороха платья, ни скрипа кресла, ни лязганья спиц. Как будто старушка соткалась из воздуха.
— Друг, — та испытующе улыбнулась, по-птичьи склонив голову набок. Спицы, как заведенные, вращались в ее руках. — И пришла с дружеским визитом. Но сейчас куда интереснее, что здесь делаешь ты?
— Друг лорда Колдблада? — облизнув губы, уточнила Оливия, как завороженная уставившись на спицы. — Сейчас его нет. Он будет через несколько дней. Почему мне не доложили о вашем приезде?
Она старалась звучать учтиво, но слова поневоле выходили грубыми: Оливия была сбита с толку и перепугана. Сейчас она панически соображала, есть ли риск, что эта пожилая леди расскажет Колдбладу о месте их встречи. Не эта ли угроза была завуалирована странным вопросом «что здесь делаешь ты?». Будто прочитав ее мысли, старушка продолжила:
— Граф не знает, что я здесь, и узнать не должен… Шесть… Я пришла поговорить с тобой с глазу на глаз… Семь, восемь… Но для начала присядь, как говорят в народе, в ногах правды нет.
Оливия опустилась в кресло напротив гостьи, в немом изумлении разглядывая незнакомку. Та была одета, как уличная попрошайка: длинная рваная юбка вся латанная-перелатанная, в разноцветных, наспех пристроченных заплатах, белая рубаха с широкими рукавами, поверх нее кирпичного цвета жилет и несколько рядов бус из натуральных камней. Две вялые, словно отмокшие, кисти выглядывали из рукавов, стуча при каждом движении шариками цветных браслетов. Во взгляде были и прозорливость, и меланхолия.
— Когда я смотрю на лорда Колдблада сейчас, то уже не вижу в нем мальчика, которого когда-то знала и горячо любила, — старушка грустно улыбнулась Оливии, а ее руки, будто живущие отдельной жизнью, продолжали размеренную работу. — Не хочу сказать, что так его изменил холод, хотя влияние его было неоспоримым. Но холод уже пришел на место пустоты, оставленной предательством, и исцелил ее так, как это подвластно только ему: подарив избавление от боли, но не выздоровление… — она горестно вздохнула. — А ребенком, ребенком граф был особенным: ранимым и тонко чувствующим, обидчивым, остро переживающим и до смерти застенчивым. Он был чужаком, загадкой для своей семьи, не принимающей его странных увлечений. Родители не могли взять в толк, почему их Финни так любит сидеть в одиночестве в бельевом шкафу, почему разговаривает сам с собой, почему всегда послушен и не шалит. Казалось, этот мальчик обитал в каких-то иных материях, он видел и слышал мир иначе, он мог говорить с ним на лишь одному ему ведомом языке. Он пел вместе с птицами, с головой зарывался в охапки опавших листьев, раскладывал узоры из желудей и каштанов и прикладывал к уху морские раковины, чтобы услышать баллады моря. Его слух поражал воображение: такие чуткие уши бывают только у слепых. Финнеган по звуку шагов мог узнать входящего человека, услышать стрекот крыльев мотылька в соседней комнате… почувствовать в голосе фальшь. Я думаю, что в Колдфилде, где царит вечная стужа, ему не хватало природы. Он томился по жизни и теплу, засыпал на ходу, как зверек перед спячкой. Даже упросил родителей построить оранжерею в замке, которая и стала его убежищем, где он проводил почти все свое время. Тогда она была полна цветов, самых причудливых, самых разных… Это сейчас там одни лишь эти постные белые розы, пламенно любимые Элинор. Людей же Финик сторонился. Заслужить его доверие было нелегко, но раз добившись этого, можно было не сомневаться, что этот мальчик одарит тебя самой трогательной, бескорыстной и нежной любовью, на которую только способен ребенок.
Оливия жадно слушала, забыв и про странное появление гостьи в комнате, и про ужасную находку в подвале. Она решилась перебить старушку только, когда во второй раз услышала имя девушки с портрета.
— Элинор — кто это?
Собеседница взглянула на нее с укоризной:
— Такая она, молодость… нетерпеливая, прямая. Кажется, лишь в старости начинаешь ценить детали. Что ж, мне, как плохому художнику, придется отложить написание фона до лучших времен. Может, до более благодарных слушателей. Что касается Элинор, то она была дочерью местной знати. Единственным ребенком, единственной гордостью и радостью своей семьи. Я не знаю, как родителям удалось взрастить в ней такую совестливость, так обострить ее чувство справедливости. Преисполненная благих намерений, Элинор вмешивалась в чужие судьбы, думая что помогает людям. Она ходила по их жизням, как по навесам, и не всегда те выдерживали ее тяжести. Финнеган был ею покорен, как и многие-многие другие. Но каким он был юношей? Замкнутым, скрытным, неловким и болезненно гордым. Совсем не сердцеедом. В ее присутствии он не мог связать и пары фраз, и она, видя его слабость перед ней, польщенная ею, вертела им, как ей вздумается. Сложно судить ее за это. В ней жила убежденность, что не любить ее нельзя. Она не знала отказов, и ее пресыщенное сердце было глухо к безответным страданиям молодого человека. Однажды он все-таки пригласил ее на прогулку по своей оранжерее — там он хотел с ней объясниться, наивно полагая, что ей ничего не известно о его чувствах, — и Элинор, первая гостья за все время, допущенная в его святая святых, с любопытством вертела головой по сторонам. Заметив куст белых роз, она опустилась перед ним на колени и с присущей ей легкой, естественной грацией зарылась лицом в раскрывшийся бутон. «Как я люблю розы! Когда природа создавала цветы, розы стали венцом ее творения — ничего лучше, ничего совершеннее придумать было уже нельзя. И чтобы защитить их красоту, она подарила им оружие — эти шипы, скрытые в тени зеленых листьев. Это напоминание и нам: красота требует бережного обращения». Тогда Финнеган так и не сумел найти нужных слов.
— И что? — Оливия вцепилась руками в подлокотники. — Что случилось дальше?
Недовольная, что ее снова прервали, старушка повела плечами:
— А что могло случиться, Лив? Это можно предсказать. Это одна из причин, почему
