Страж - Елизавета Владимировна Соболянская
Благородная донья не позволила себе измениться в лице, но ее опущенные ресницы дрогнули, а уголки губ чуть-чуть, почти незаметно, приподнялись.
У Хосе замерло сердце. Он еще раз поклонился и вернул внимание Мигелю, однако краем глаза ловил движения доньи.
Розалина дошла до скамьи, укрытой аркой из вьющихся роз, и села. Мигелито радостно подбежал к матери, делясь своими успехами. Хосе неспешно прибирал деревянные мечи, щит, мишени. Он тянул время, любуясь дивной картиной, пока не заметил, что за ними наблюдают. За чуть приоткрытой ставней второго этажа виднелся кусочек белой ткани. Служанка в чепце? Или это дуэнья сеньориты Селины? Заметив наблюдателя, де Сааведа не подал вида – остался на месте и с другого конца тренировочной площадки поклонился:
– Донья де Алмейда, вы позволите мне уйти? Становится жарко.
Розалина подняла на него прекрасные темные глаза, позвала взглядом подойти ближе, но Хосе дернул бровью и чуть покосился наверх. О, донья была приметлива и умна. Она лишь кивнула без улыбки:
– Идите, дон Сааведа, я побуду с Мигелито, а потом отведу его к няне.
Хосе ушел в свою комнату. Ему отчаянно хотелось остаться, но соглядатай беспокоил. Кто это? Зачем подглядывает? Что принесет ему эта безумная любовь?
В своей крохотной комнатке мужчина упал на колени перед распятием и долго шептал молитву, прося Господа и всех святых сохранить его прекрасную Розалину. Потом лег на узкую постель и закрыл глаза. Во сне он может любоваться ею сколько угодно, и никто не сможет ему помешать!
Глава 15
Лето закончилось быстро. Холодные осенние дожди заставили всех обитателей дома собираться в одной комнате у очага. Чтобы не скучать, дамы занимались вышивкой, служанки шили одежду, а мужчины читали книги.
Вообще, Хосе с некоторым удивлением узнал, что в доме дона Трабы читать, писать и считать умеют почти все. Даже горничные умели нацарапать свое имя, а уж монеты все считали виртуозно.
Впрочем, престарелый дон не давал семейству заскучать – каждому давал урок и требовал его выполнения. Выучив с Мигелем очередную главу из учебника, Хосе нередко читал вслух что-нибудь поучительное, деля время чтения с доньей Хуаной. Когда же дон Траба был в хорошем расположении духа, он приказывал секретарю взять гитару, а дамы дружно пели. С каждым днем сдерживать огонь, полыхающий в его сердце, становилось все сложнее. Хосе, как истинный влюбленный, ловил моменты – «нечаянно» ловил руку доньи в темном коридоре, чтобы припасть к ней губами. Передавая за столом блюдо, умудрялся слегка коснуться ее тонких пальцев. Однажды, кипя от страсти, он поймал губы Розалины губами – и едва не умер от счастья, когда ее губы дрогнули в ответ.
Однако эти сладостные моменты разбавлялись другими – пугающими. Из обмолвок, упоминаний и разговоров между дуэньями идальго узнал, каково донье де Алмейда жилось в замужестве. Супруг был значительно старше и желал от юной порывистой сеньориты «наследников и достойного поведения». С наследником получилось не сразу, а «достойное поведение» дон Алмейда умело вбивал в молодую жену нотациями и… палкой.
Впервые услышав о том, что Розалине приходилось отлеживаться по нескольку дней в супружеской спальне, ссылаясь на женские недомогания, потому что она и сидеть не могла после «уроков» мужа, Хосе едва сдержал гневный возглас. А после долго благодарил своих святых покровителей за то, что удержали. Его гнев окружающим показался бы смешным. Супруг – повелитель женщины, и никак иначе!
День за днем Хосе и Розалина сближались. Короткие взгляды, улыбки, вежливые поклоны и несколько слов о малыше Мигелито – все это служило дровами их чувств. Однако на людях они умело держали дистанцию. Ничего лишнего. Никаких намеков. Даже подозрительные дуэньи в конце концов уверились – хозяйка холодна и отгоняет потенциальных женихов своей чопорностью и строгим нравом.
– Как донья Розалина заботится о будущем Мигелито! – вздыхала донья Хуана.
– А ведь могла бы снова замуж выйти! – добавляла донья Кармела. – Дон Траба не поскупился бы на приданое, да и дон де Алмейда кое-что оставил своей вдове!
– Дон Траба нашел Селине отличного мужа! Придворного! А о дочери словно забыл! – вздыхала дуэнья, перебирая четки.
– Что вы, донья, – переходила на шепот ее собеседница, – я слышала, дон Келестин просил руки доньи Розалины, но донья отказала ему. Сказала, что не может забыть своего супруга и не смеет отравлять своей печалью жизнь такого доброго дона!
– Как красиво сказано! – прикладывала платочек к глазам донья Хуана. – Да ведь хозяйка, и верно, из дома не выходит. Разве что в собор, на службу, да и то как положено знатной даме – в портшезе, с сопровождением. Да и дома часто в молельне часами на коленях стоит!
– Истинная донья! – припечатала Кармела и вздохнула: – Жаль, синьорита Селина не так набожна…
Повздыхав о нравах молодежи, дамы разошлись, а Хосе, невольно подслушавший этот разговор, задумался – вот почему донья Розалина не подпускает его близко. Ее сын. Драгоценность любящей матери.
Идальго томился своими чувствами, и однажды, когда дон Траба уехал по делам, дуэнья приболела, а маленький Мигелито уснул раньше времени, утомленный упражнениями и чистописанием, Хосе осмелился – упал к ногам прекрасной доньи и признался в любви. Он знал, что ему максимум позволят поцеловать руку, но держать в себе чувства уже не мог.
– Прекраснейшая, прошу простить мою дерзость, – идальго потупился, вспоминая украденный в темном коридоре поцелуй, – я люблю вас и не смею надеяться ни на что… Прошу лишь – не лишайте меня своей милости…
Розалина склонилась к нему, давая увидеть слезы, стоящие в ее прекрасных глазах, и прошептала:
– Простите меня, дон Сааведа, но я… ради моего сына я должна быть выше любых подозрений! – потом донья встала и быстро ушла. Хосе поник. Он понял. Малыш Мигелито – его судьба полностью зависела от благоразумия его матери. Но дети ведь растут? Пройдет еще десять, может быть, двенадцать лет, и птенец обернется юным соколом. Его мать отойдет в тень и сможет позволить себе чуть больше, чем брошенный украдкой взгляд. Во всяком случае, Хосе позволил себе надеяться на это. Стиснув сердце в кулак, идальго поклялся – не
