Дитя скорби (СИ) - Дарова Мара

- Но. - совсем уже робкая попытка Вэона достучаться до таура.

- Вы можете идти, советник. - официальный тон, металл и холод в голосе.

- Да, мой таур, - раздались торопливые шаги.

Советник короля покинул его покои. А я все не шевелилась, борясь между намерением ворваться к королю, обрушать на него всю свою злость и горечь, и желанием убраться отсюда подальше, скрыться в самой темном углу и прорыдать три дня к ряду.

- Витэан, милый, - елейный голос Глассе прозвучал, словно гром, среди ясного неба. Откуда она тут? Неужели была рядом все время разговора таура и Вэона? Пряталась где-то? И таур не знал? - Ты так устал сегодня.

- Я устал, - повторил Витэан.

Нет, появление Глассе не было для него неожиданностью. Он знал, что она где-то рядом, позволил ей слышать, все что говорил. От этого сделалось еще гаже.

- Пойдем в постель, тебе надо выспаться. Завтра тяжелый день! - продолжала элетт.

- Надо выспаться, - вторил таур.

Мои силы иссякли. Я бросилась к краю балкона, уцепилась за лианы и полезла вниз. Рассеянная, неаккуратная, конечно же соскользнула, упала, больно расшибла себе колено. Прихрамывая, как битая собака, понеслась к своим покоям. А там. рухнула на постель в чем была, завернулась в одеяло, свернулась калачиком, уткнулась лицом в подушку и. разрыдалась. Слезы лились сами собой, не желали останавливаться, и вдруг в один миг иссякли. Меня накрыла пелена тревожного сна.

Должно быть мне что-то снилось, но что конкретно, я не помню. Разбудил Айнон. Бледный, встревоженный, он стоял над моей постелью и тряс легонько за плечо. Одно это было странно. Обычно меня будила Иримэль. Однако, капитан моей стражи был не один. С ним в спальни находились еще трое стражников. Неслыханная дерзость!

- Айнон, что происходит? - потирая припухшие от долгих рыданий глаза, изумилась я.

- Именем таура Гремучих лесов Витэана мне приказано доставить элетт Ниэнель в тронный зал, - голос Айнона странно натужный и глухой дрогнул.

- А что случилось? - удивилась я, вставая с кровати.

Колено болело. Надо было вчера хоть бы рану промыть.

Айнон молчал. Я вопросительно посмотрела на него. Он только отвел взгляд.

- Та-ак! - протянула я. - Ну хорошо, сейчас только умоюсь и переоденусь.

- Приказано доставить незамедлительно! - отчеканил эльф.

Вот как! Я начинала злиться! Да что ж это такое?

- Хорошо! Идем. - произнесла я.

Тронный зал - он ведь на то и тронный зал, чтобы там на троне был король. Ну пусть полюбуется на потрепанную меня, пусть поглядит, до чего довел. Счастлив будет?! Да на здоровье. Плевать мне!

Эльфы тут же обступили меня со всех сторон. Это напоминало мой первый день в этом мире. Меня тогда тоже вели в тронный зал точно так, под конвоем.

Глава 28

Удивительно, стоило выйти за дверь покоев, как на меня прямо навалилось какое-то витающее в воздухе ощущение тревожной обреченности. Показалось, что ни одна захудалая пичужка не щебечет в садах, что водопады и ручьи журчат теперь исключительно шепотом, а эльфы не смеют петь.

До тронного зала добрались быстро. Я хорошо помнила эти высокие резные двери, которые плавно открылись перед нами, эти каменные чертоги, и этот огромный, вырезанный из цельного куска дерева трон, с высокой резной спинкой и массивными подлокотниками. Только на этот раз трон не был пуст. На нем гордый, холодный и прямой восседал, разодетый в золотой камзол, с накинутым на плечи, ниспадающим к полу, плаще подбитым ярко-рыжим лисьем мехом, сидел таур Витэан. Его изумрудные глаза сверлили меня, обжигали... ненавидели. Даже не верится, что тогда в Карусовской роще они же смотрели с такой нежностью.

Я выпрямилась, гордо вскинула голову. Хотя со стороны это, наверное, выглядело жалко. Растрепанная, в продранных на коленке штанах, в помятом стражнеческом костюме, с красными глазами, стараюсь изобразить несгибаемую волю. Таур тут был не один. В зале собралось с десяток эльфов, многих из них я узнала. Все сплошь высшее общество и высокие чины. У трона по правую руку от короля стоял Вэон, хмурый и насупленный, он смотрел на меня исподлобья. По левую, гордая, в строгом идеально скроенном платье из такой же золотой, что и камзол короля, материи, находилась Глассэ.

- Ниэнель! - разразился голос таура. - Дитя скорби! Ты навлекла беды на Гремучие леса, ты принесла с собой смерть и горе!

О, светлейшие! Это что здесь происходит? Какой-то суд? И судят меня!

- Ты обвиняешься в том, что обманом и хитростью проникла с Карусовскую рощу и отравила ее, стремясь погубить и обречь мой народ на увядание и смерть! Тебе есть, что сказать в свое оправдание?

В зале поднялся осуждающий ропот, из которого я уловила, что это не суд. А оглашение приговора. А значит, что бы я не сказала - это уже не будет важно.

- Только то, что много дней назад я появилась перед тобой, мой таур, и поклялась служить тебе. С тех пор я ни разу не нарушила клятву, ни делом, ни помыслами! - отчеканила я, гордо глядя прямо в глаза Витэана.

Нет, страха не было. Только горечь и боль. Та самая душевная боль, которою ничем унять нельзя. Та, что появляется, когда чувствуешь себя преданной, и понимаешь, что не имела права рассчитывать на верность.

Удивительно, но Витэан дернулся от моих слов, словно от удара тока. Он набрал воздуха в грудь, словно что-то хотел сказать. Но на его плечо тихо опустилась рука Глассе. Таур выдохнул. Повисла тяжелая пауза.

- Ниэнель! Я - таур Гремучих лесов Витэан, приговариваю тебя к смерти. Приговор приказываю привести в исполнение со следующим рассветом через отсечение головы!

Зал наполнился одобрительным ропотом. А я вся похолодела внутри. Вот и все. Все, чего я боялась только оказавшись здесь, все, о чем опрометчиво перестала думать, превратилось в явь. Вот канвой ведет меня в темное и глубокое подземелье лесного короля. Тяжелый запах затхлости и сырости бьет в нос, промозглый холод пробирает до костей. Я оступаюсь на склизких ступенях, с трудом удерживаю равновесие. Меня подводят к камере. Кованные решётки, крепкие замки отворяются только для того, чтобы впустить меня в пасть тесной камеры, и снова закрываются за моей спиной. Вот и все. Осталось только ждать рассвет, последний рассвет в моей жизни.

Витэан говорил, что я ужасно громко думаю. Интересно, а могу ли я думать так громко, чтоб пробиться к нему через многометровую толщу горной породы, чтобы крикнуть ему, что ненавижу его, что он может катиться к черту вместе со своими глупыми обвинениями и поганкой Глассе, что я хочу, чтоб он облысей, чтоб у него вытек один глаз, а второй чтоб видел все только в раздражающем розовом цвете... Сама не замечаю, как мысленно кричу всю эту безумную чушь, наполняя свою голову смешными, ничего не значащими проклятьями, которые при этом все же значат так много: я не желаю зла тауру. Даже сейчас, когда он обрек меня на смерть, приказал отнять мою жизнь. Просто так, ни за что. Кому-то поверив, чем-то обманувшись. Не спросив, не выслушав. Я прощаю его. и люблю. Все эти мысли тяжелые, грохочущие, как камни срывающие обвалом с гор, гремят и несутся к нему! А в ответ. Звенящая тишина. Пустота. Немота. Ничего.

Приваливаюсь спиной к холодным камням, сползаю на каменных пол. Обхватываю колени, молчу. Не издаю не звука, даже не думаю. Никогда не сдаваться - это был мой девиз. Всегда бороться, вот что я заставляла себя делать. А сейчас? Нет. Я даже не пытаюсь понять, есть ли выход из этой ситуации. Не паникую, не устраиваю истерику. Я опустошена, разрушена, разбита, уничтожена. Закрываю глаза. Время течет медленно, неспешно, баюкает меня, качает в этом подземной темноте. Гасит восприятие.

- Ниэнель. - даже не сразу понимаю, что это обращаются ко мне. - Ниэнель.

Поднимаю голову, размыкаю веки. Свет факела кажется таким ярким, что режет глаза, прикрываюсь от света ладонью. Кто там?

- О, слава благостным! Я уж было подумал, что... - узнаю голос.