Ненужная жена. Рецепт любви - Константин Фрес
— Да пластырь твой, — радостно затараторил мужчина. — Я ж его на плечо себе приклеил, и верно, прошло! А жена у меня уж который месяц с ногой мается! Опухает у нее нога, и шишка выскочила такая, что она и ходить не могла. К вечеру так и невозможно ногой двинуть. А тут я приехал домой, и этот пластырь-то ей на ногу и прилепил. Уж больно она жаловалась. Ну, прилепил, поехал по своим делам. А она меня на другом конце поселка догнала! — мужчина радостно рассмеялся. — Пешком! И боль прошла, и шишка-то ведь исчезла!
— Ну? Так это хорошо, — пролепетала я.
— Так она сказала: «Любые деньги лекарке заплати, пусть еще пластырь даст!» Ведь она как мучилась, как страдала, бедняжка. И вдруг забегала шустрее молодухи. Так что уж не откажи, дай ей еще пластыря! Я-то ведь почти весь на себя потратил, ей осталось чуть. А то боится она, что вернется болезнь! А ей страсть как болеть больше не хочется!
«Работают наши волшебные двуцветники!» — ликуя, подумала я. Но вслух, конечно, ничего не сказала.
За щедрость надо платить щедростью; и я дала своему нечаянному знакомому три пластыря.
— Если что заболит, так же прикладывайте, — велела я. — А ногу можно на ночь обмотать теплым шарфом поверх пластыря. Ну, и заходите, если что…
Дверь за ним закрылась, а я только ручки потерла, разглядывая целую корзину припасов.
— Скоро людская молва разнесет весть о моем чудо-пластыре! — обрадованно произнесла я. — И работу у меня прибавится. Но и денег тоже!
Глава 7. Муж
Лиззи все спала, сладко посапывая. Наелась конфет, и курица ей была не нужна!
Я же прибрала подарки, привезенные мне за пластырь, выпила теплого бульона, поела немного мяса.
Мысли мои возвращались к двуцветникам. Мы же собирались их сажать сегодня! Земля в торфяном ящике отогрелась, стала мягкой и влажной.
— Ну, сажать, так сажать, — уверенным голосом произнесла я. А у самой сердечко так и трепещет, так и рвется из груди. Тайну; двуцветникам нужно тайну рассказать.
Пожалуй, это и хорошо, что Лиззи спит.
На кухонном столе я установила ящик, перемешала в нем землю, убедилась, что нет ни единого мерзлого комочка. Из игрушки Лиззи вынула двуцветники, все пять луковиц.
— Ну, господин Клод, пожалуйте в новую свою обитель!
Я чуть присыпала землю золой, чтоб никакая гниль не завелась, и усадила в лунку красную луковицу-Клода.
— Тебе нужна страшная тайна, да? — шепнула я, оглянувшись на комнату. Лиззи там спала, разметавшись во сне, и я перевела дух. — Что-нибудь о моих злодеяниях? О невинных жертвах? А, да, жертва тебе нужна.
Около Клода я усадила и другие луковицы, аккуратно примяла вокруг них землю.
Отобрала самые крепкие медоцветы и сонники, и тоже рассадила их в ящике.
Остальные прибрала, рассчитывая из них лекарств наделать.
Ну, и семена двуцветника тоже. Ведь на вырученные от продажи лекарств деньги мне до весны надо будет жить.
А затем снова вернулась к разговору с Клодом.
— Только нет на моей совести замученных людей, — задумчиво произнесла я. — А тайна все же есть. Никого я не обидела и не убила. Я сама умерла, Клод, — горько произнесла я.
Впервые с тех пор, как попала сюда, я говорила об этом хот кому-то. Пусть даже и луковице. Думала об этом. И слова вместе со слезами текли свободно, легко, спокойно.
— Далеко-далеко, где я жила, — тихо продолжила я, — я сильно болела. Практически неизлечимо. И каждый день корчилась от боли. Лечение было для меня и спасением, и пыткой. Знаешь, такая бесконечная агония. Я могла бы выжить, наверное. Но я не выдержала и умерла. И попала в это тело. Его хозяйка тоже мучилась. Ее мучили. И она тоже не вынесла. И ее крохотный нерожденный сын… Достаточно ли жертв для тебя, краснощекий Клод? Я все думаю… теперь я очень часто думаю об этом! Если б ты был у нас, у меня и у Эльжбеты, в чьем теле я сейчас живу, остались бы мы живы? Думаю, да. Нас можно было бы спасти. И того младенца… сына Эльжбеты. Ты мог бы сделать много добра, Клод. Но не сделал. Поэтому давай ты попытаешься сделать это сейчас. Прорасти. Дай хорошие плоды. И мы поможем многим людям вокруг. Ты слышал, как сегодня радовался этот мужчина, жена у которого встала на ноги? Что у нее за болезнь? Может, просто воспалилась мышца какая. А может, что посерьезнее. Но она встала, Клод. Твои плоды ее вылечили. И это чудо.
Я отерла мокрые щеки. Плеснула в землю немного воды. Не знаю, как тело, но душу Клод тоже лечил. Высказав это все, я почувствовала себя свободной и спокойной.
— Мне не в чем раскаиваться. И грехов никаких замаливать не надо. Но…
Договорить я не успела.
Ахнула, выронив кружку с водой их рук.
Из земли, острый и свежий, похожий на перышко из крыла, торчал крепкий зеленый росток.
Клод внял моим словам.
Он пророс первым, благосклонно приняв мою жертву.
И другие луковицы зашевелились. Над землей показались крохотные зеленые бугорки.
— Спасибо, — тихо поблагодарила я.
***
Призрак голода отступил навсегда.
Дары благодарного мужчины позволили бы нам прожить долго, а тут еще и собственные запасы. И подношения других людей.
Весть о чудо-пластыре, исцеляющем любую, самую мучительную боль, разошлась быстро.
Люди шли и несли кто еду, кто деньги.
Не много, как и было оговорено — по три медяка за пластырь.
Но продавали мы их много. Только успевали покупать ткань, чтоб нанести на нее мазь.
Утрами я поднималась рано. Кормила кур, проверяла свою теплицу и шевелила там навоз, чтоб он лучше горел и грел землю. А затем шла на кухню, варить мази.
Лекарства от всех бед: и от боли, и от судорг, и от бессонницы.
Сполоснув руки, я надевала свежий фартук, повязывала волосы косынкой, и принималась отмывать жир, топить воск, толочь и вываривать оставленные про запас луковицы и драгоценные плоды двуцветника. В нашем заветном шкафу стояли в рядок пузырьки с выпаренными лекарствами, которые я потом по капле капала в мазь.
Выпарила я и изумрудную настойку двуцветника, и противоядие.
Лиззи я усаживала за стол, наносить мазь на пластыри. У нее это получалось хорошо. И аккуратно,
