Ученик - Николай Иванович Хрипков
«Ух ты! А у нас оказывается мания величия!» — подумал Иоганн.
— Первый шаг самый трудный. И если у тебя нет покровителя, если ты ни от кого не получишь помощи, ты ничего не добьешься. Можно ставить на себе крест. Если ты не сделаешь первого шага, ты уже не сделаешь его никогда. Уйдет время, желание, азарт. Так сделай же это для меня, Иоганн! Прошу тебя! Уговори профессора встретиться со мной!
— Я постараюсь! — проговорил Иоганн. — Хотя ничего не могу обещать!
— И не надо ничего обещать! Ты постарайся!
— Не знаю, что я смогу сделать для вас и вряд ли я что-то сделаю для вас, — замялся Иоганн.
— Сможете! Я верю в вас! — страстно проговорил Карл.
«Подобный тип ни перед чем не остановится», — подумал Иоганн, чувствуя на себе его горящий взгляд. Ему это было неприятно.
Вскоре они расстались. Всю дорогу Иоганн размышлял, как ему приступить к делу, но так и ничего не придумал. И ругал себя за согласие. А если его просьба вызовет гнев Учителя? Кто он в конце концов такой, чтобы выполнять подобного рода поручения посторонних людей? Он еще едва ступил на порог чужого дома и уже должен выступать в качестве адвоката. С другой стороны, не выполнить обещания — значит обесчестить себя. С первых же дней о нем пойдет дурная слава. «Что ж, — решил Иоганн, — когда нельзя ничего придумать, нужно говорить правду. К тому же у меня есть смягчающие обстоятельства.
Он был немало удивлен, когда Учитель спокойно выслушал его. Учитель, ковыряясь в зубах зубочисткой, проговорил:
— Я так и предполагал, что он обратится за твоей помощью. Куда же еще? Несомненно, Карл — умница и самый замечательный из студентов, которых я когда-нибудь учил. Он мне симпатичен. Был, по крайней мере.
— Тогда в чем же дело? — обрадовался Иоганн.
— Погоди! Погоди! Приостынь! В том-то и дело, что он слишком умен и талантлив. Прибавь сюда непомерное честолюбие, властолюбие и жажду стать первым человеком в истории — и получится верный портрет Карла.
— Но я ничего не понимаю, — развел руками Иоганн.
— Карл, хотя он и считает себя безбожником, мнит себя миссией, этаким вторым пришествием Христа. Он не сомневается, что его явление станет похлеще явления Христа, после чего вся всемирная история пойдет иначе. Он жаждет сделать то, что не смогли сделать Александр Македонский, Юлий Цезарь и Наполеон вместе взятые… Именно он объединит человечество. Именно он создаст новое общество, новую форму жизни — рай земной. И на нем история завершится. Ведь в раю, как известно, ничего не происходит. Он снимет все противоречия. Но со временем и в раю появляется змий-искуситель.
— Как же такое может быть возможно?
— Ты имеешь в виду рай земной? Полная чепуха! — ответил Учитель. — Однако попытаться создать такой рай вполне возможно. И в этом он не одинок. История преподносит нам массу примеров. То тут, то там появлялись безумцы, которые пытались на земле осуществить райскую обитель. Называя ее при этом по всякому. И бывало, они брали верх.
— И что же тогда происходило?
— Бывало по-всякому. Но обычно тогда происходило самое ужасное: начинался самый настоящий ад. А пламенные революционеры превращались в чертей, которые кипятили прочую братию в котлах. К счастью, это обычно долго не длится, и со временем сами революционеры попадали в котлы, которые они готовили для своих врагов.
Иоганн какое-то время пытался разгладить складку на лбу, а когда ничего не получилось, проговорил:
— Простите меня, Учитель, но я мало что понял из ваших слов. К тому же на этот раз вы предпочитаете говорить художественными образами.
— Не нужно оправдываться, Иоганн! Вашей вины в том совершенно нет. Я немного разволновался и потерял над собою контроль. Качество вообще недопустимое для ученого. Знакомиться с социальной философией нужно позднее, когда уже усвоены азы онтологии, гносеологии и истории философской мысли…Фу! Как я заговорил! Даже самому противно. С каждым нужно говорить на том языке, который он понимает. Но жизнь, если не влетит в окно, проберется в щель. Модные ныне среди молодежи радикальные учения проникли и в наш захолустный городок. Студенты сплошь и рядом говорят о социализме и социальной революции.
— Выходит, что Карл как раз из числа этих студентов?
— Нет, Карл — не эпигон, бездумно повторяющий чужие слова. Карл — гений. А отличительная черта гения в том, что он не продолжает и не развивает чужие учения, а создает собственное.
— Я совсем запутался, Учитель.
— Но что же тут непонятного, Иоганн? Если бы он был посредственностью, пускай даже талантливой, я бы первым протежировал его, проталкивал его рукописи и первым бы голосовал за присвоение ему ученого звания, которого он вполне заслуживает.
— Учитель, извините меня за резкость, но мне показалось, что вы завидуете ему.
— В чем угодно, но только не в этом пороке можно обвинить меня. Мне неведомо чувство зависти. Страшно не то, что он гений, хотя гениальность и сумасшествие идут рука об руку. Посмотри в историю: что ни гений, то сумасшедший.
— Но мне он показался совершенно нормальным человеком. Ничего такого я в нем не заметил.
— Ах, Иоганн, совершенно нормальных людей не было, нет и не будет. У каждого есть какой-то заскок. К тому же, кто может описать те параметры, по которым можно бы определить совершенно нормального человека? Где тот портной, который бы приложил лекало и вынес резолюцию: нормальны вы или нет? Но оставим это! Сейчас я хочу сказать другое. Если бы став преподавателем, Иоганн просто читал лекции студентам и проводил семинары…Но ему же этого мало! Ему надо гораздо больше. Он по сути своей не может быть просто передатчиком знаний. Не в этом он видит свое предназначение. Он практик до мозга костей, он деятель, он Архимед, уверенный в том, что нашел
