Кошка Белого Графа - Кира Калинина
Граф усмехнулся.
– Как ты понимаешь, ули не в восторге от таких рассуждений. Особенно, ули Двуликого. Я тоже не поклонник этой Занозы, но в чем-то с ней соглашусь.
Он отложил книгу и посмотрел в окно.
– Я знаю, почему она больше не говорит со мной. – Стало ясно, что сейчас он не о Зан Носсе, и это уже не шутка. – Потерять силу, потерять веру в себя… это и означает потерять своего бога.
Граф снова погладил меня, почесал за ухом и оставил руку на холке. Непозволительная вольность. Но не бить же человека по лицу когтистой лапой за то, что он счел себя вправе приласкать кошку? Я спрятала смешок за коротким «мр-р» и прикрыла глаза, раздумывая о словах графа.
На ум пришел дед Полкан. Он был моложе бабушки, пережил ее на шесть лет и с охотой учил меня всему, что знал и умел. Больше у него никого не было, и только со мной он мог поговорить по душам. «Мы с тобой, Карин, как кошка с собакой, сиречь псом», – шутил он.
Вечерами, пропустив кружку пива, дед Полкан любил пускаться в рассуждения:
«Магия, Карин, бывает разная. Это владыки стихий решили, что их магия настоящая, а все остальное не в счет или вовсе зло. Только их-то сила заемная, взятая у богов. А боги как дали, так могут и забрать. Мы же, оборотни, сами богам под стать, ходим в высшие миры. Ха-ха! Я тут подумал. Может, и боги так умеют, только наоборот – приходят из своего мира и гуляют среди нас, котами или собаками», – он захохотал, довольный своей выдумкой.
«А может, и людьми?» – предположила я тогда.
«Может, и людьми…»
– Что-то я устал, – пробормотал граф.
Он дернул витой серебряный шнурок, и в перезвон конских бубенцов – там, снаружи – вплелось басовитое «дон-дон-н-н».
Карета встала. Слышно было, как скрипит снег, ржут кони, грузно брякает крышка каретного ящика.
– Не бойся, – сказал граф. – Это Сельфан, мой кучер. Сейчас даст лошадям корм, укроет и придет к нам греться.
Немного погодя в карету и впрямь без церемоний влез безбородый, румяный от мороза парень. За дверью вьюжило, но внутрь ветер не задувал. А кучер, хоть и окутан был морозным духом, не принес с собой снега. Вот что значит путешествовать с Белым Графом!
Сельфан сбросил на пол свой длинный тулуп, затем тужурку с блестящими пуговицами – под ней поверх вязаной кофты обнаружилась серая лепешка телогрея. Надо же. Может, и у лошадей в попоны печки вшиты?
– Жива красота! – парень с восторгом уставился на меня.
Хотел погладить, но заметил графскую руку на моих лопатках и ограничился тем, что почесал мне шею. Пальцы у него были грубые, пахли лошадью и овчиной.
Я мурлыкнула для порядка.
– Ты ел? – спросил граф.
– А как же, господин, – весело отозвался кучер. – Делать-то нечего. Сиди, правь помаленьку да жуй, пока не лопнешь.
– Тогда ляг поспи. Скоро все затихнет. Утром я размету и поедем, а в Лейре под крышей заночуем.
Не думала, что знатные господа пускают прислугу спать в своей карете, но видно, у Сельфана с графом было так заведено.
Пока я удивлялась, Даниш-Фрост поднялся и отворил только что прикрытую дверь.
Неужто на улицу хочет выскочить? В одном сюртуке!
– А барышне до ветру не надо? – спросил Сельфан, стягивая толстенные валяные сапоги.
Граф посмотрел на меня так, будто ему в голову не приходило, что у кошек могут быть те же потребности, что и у него самого. Хотя я бы еще потерпела. Кошкой мне терпится дольше.
Увы, граф был непреклонен:
– Не хочешь опять на мороз? Понимаю, дружок. Но вонь мне в карете не нужна!
Было страшно: вдруг пурга опять возьмет меня в плен и уже не отпустит? Однако стоило графу спрыгнуть с подножки, как снежные твари, кружащие у кареты, прянули прочь, унеся с собой белый хаос, и стало заметно, что непогода впрямь присмирела. Ветер потерял силу, снег больше не вихрился, а летел косым занавесом. И вот диво: среди метели и сугробов черная, с серебром, карета стояла чистенькая, будто под невидимым навесом. Лошади в четверной упряжке, укрытые от шей до копыт, жевали, опустив морды в торбы.
Граф далеко не пошел – перед кошкой стыдиться незачем. Тем более перед котом. Я еле успела отвернуться! И нырнула под карету, низко сидящую на полозьях. Лучшего укрытия рядом не было. Но всего через минуту бесстыдник Даниш-Фрост полез меня искать:
– Куда запропастился, дурашка?
Когда мы вернулись в тепло, кучер уже похрапывал, укрывшись своим тулупом. Хозяйская доха висела на стене.
Граф тоже прилег, устроив голову на валике с серебряной кистью, а меня стал гладить и почесывать, уложив к себе на грудь.
Нельзя было этого допускать. Но я же кошка, а кошкам нравится, когда их гладят. И мне нр-равится. Очень нр-р-равится. Я и не подозр-ревала, что это так здор-р-рово…
Все во мне журчало и вибрировало под чуткой ладонью. Сказать по правде, даже неуклюжая ласка Сельфана не показалась такой уж неприятной…
Мысль была как угли в лицо. Что, если я уже потеряла связь с телом, запертым в Небыли, и кошачья природа во мне берет верх над человеческим разумом?
Граф успокаивающе провел рукой по моей голове:
– Чего испугался, глупенький? Больно ты нежен. Может, и правда барышня?
Странно это все-таки: лежать на человеке, да еще мужчине. Я всем телом ощущала, как дыхание вздымает его грудь, как бьется сердце; сквозь запахи одежды и недавнего обеда пробивался его собственный запах, и я знала, что запомню каждый оттенок. Мы лежали лицом к лицу, едва ли ни нос к носу, так что можно было тронуть лапой родинку на его щеке и боднуть лбом подбородок.
Было в этой близости что-то интимное. Не в чувственном смысле, а в человеческом. Мы ведь никого не подпускаем к себе на такое расстояние, кроме самых родных. Тех, кому доверяем…
В горле встал ком.
Пальцы графа, зарывшиеся в мою шерсть, вдруг замерли, в летних глазах сверкнули морозные искры.
– Печать-то на тебе, братец, особая, – выдохнул он, – не людьми поставленная. А я и не заметил…
Казалось, у него голос сел от волнения.
– Ты здесь, Нежа? Пришла посмотреть на болвана, который отдал свой дар
