Марта - Светлана Гресь
― Ты дура беспардонная, на себя лучше погляди, нос, что лапоть на всю рожу. – Зачастила, заметно нервничая, Вирена.
― Да не такая раскрасава, что в окно ночью глянет – месяц с перепугу на землю шлепнется. Во двор выйдет – со страху три дня собаки воют. – Ткнув руки в боки, грудью вперед, ехидно издевалась Марта.
Мужики заинтересованно следили за перебранкой.
― Наша барынька возбудилась – то как!
― Рада дура дуру встретила.
― Как не крути, а деревенская корова шустрее городской кобылы. – Делились между собой довольные зрители. Не каждый день доводится услышать перебранку двух достойных друг друга стерв.
― Чего ты своим выменем мне в нос тычешь. Вон набухло, ровно у коровы перед отелом. – Вирена стала совсем близко, прищурив яростно глаза, – меня не укусишь, а себя за зад попробуй. Надо же, откормила, что не обойти, не объехать. – В ее голосе появились первые визгливые звуки.
― Знамо, такой кляче не объедешь, первый ветер в поле снесет. – Марта, наоборот, стала спокойная, что удав на охоте. – А о твой дохлый, уколоться можно. И не маши передо мной своими растопырками. Чай, не в поле чучелом огородным стоишь, ворон здесь нет. А мухи от смеху, глядя на тебя, все давно передохли. Распрыгалась, что блоха в коросте, места себе не найдешь.
― А чтоб тебе шмелем подавиться, корова не доенная,– рассердилась не на шутку Вирена, аж затряслась вся. – Зато у меня денег столько, что тебе и не снилось. – Дрожащими от злости руками открыла свою сумочку, полную золотых монет, набрала целую пригоршню, затрясла ими перед носом Марты.
― Ого, вот это да!
― Золота никогда много не бывает.
― Все равно, эта тощая кляча нашей корове рылом под хвост не достанет.
― Не все горлом, скоро и руками махать начнут.
― Здесь рукам воли лучше не давать. Тяжелая рука у бабенки.
― Само собою разумеется, но разогнав во весь дух, сразу не осадишь бабий норов. – Толпа живо отозвалась на увиденное.
― Все, всякое мое терпение лопнуло! Короче, чего тебе надобно, кучка навозная, пересохшая. Повторяю, а ты слушай, харю-то свою не отворачивай, хорошего дважды не сказывают, даром здесь трешься-ошиваешься; сказано, мы уже ничего не продаем. А что не продается, цены не имеет!
Нам закрываться пора, в городе дел полно. Что ты носишься со своей торбой, что кура с яйцом. Не надо нам твоих поганых денег! От худой курицы и яйца худые. Иди, гуляй, смерть куролапая.
― Чего это вдруг мы, – ошарашено заморгала Вирена.
― Потому, что муж мой.
― Ах, муженек уже твой? – протянула с издевкой, улыбаясь так хитро, а глаза такие злые, аж красные.
― Да мой! Что я уже замужем не могу быть?
Купец, стараясь надевать на Вирену украшения, решил до поры не вмешиваться в яростную перебранку женщин. Он вмиг остолбенел от такой неожиданности. Недоуменно оглянулся на Марту.
― Ты? Да ради Бога, да сколько угодно! Мне что жалко! Но намедни чужими были, – ехидно заметила, так же кулачки в бочки и остренький подбородок резко взлетел вперед – вверх.
― Ну и что ж, что были, а тут взяли и поженились, специально, тебе назло.
― Ты хоть знаешь, как звать мужа возлюбленного.
― Знаю, не твое куриное дело, поняла?
― И как, если это не важная тайна?
― Чмок, – мигом сорвалось с языка, – или Пипла, – добавила отрешенно, поняв что ляпнула ни к селу, ни к городу. Как же на самом деле его звать-то? Силится вспомнить.
― Махмуд, – робко пытается подсказать ошеломленный продавец. Ему очень понравилась идея Марты. Он уже успел убедиться в уме, взбалмошности, напористости этой молодой женщины. Его восточную натуру это так возбуждало!
― Ну, конечно, Махмадей, – обернулась на мужчину, – а дома как хочу, так и называю, по-разному. От большой любви обзываю, как мне захочется, понятно для особо непонятливых.
― Чмок, – заливается от зловредного смеху Вирена. – А Пипла где у него болтается?
― Мой муж, как хочу, так и зову, – решительно отрезала, сердито сверкнув глазами. – И, что у него, где болтается, не для твоих куриных мозгов, ясно? Будет мешать, обрежем.
― И давно у вас любовь, – визжит Вирена.
― Давно, с самого утра, – улыбается ехидно.
― Надо же, – сплеснула та руками, – была деревенская дура стала городская Чмошка!
― Сама ты надоедливая мошка, Кура пучеглазая. Он любит меня понятно! Сильно! всей душой и всем сердцем! Он, этот… Махмадей, – с удовольствием вспоминает имя, – даже обзывает меня… то есть называет… как? Во! Я его…– правую руку к губам, задумывается на миг. – Что светит-то все время… а, ну, да! Светильник его глаза, – засомневалась чуточку, – или двух? У него же, по-моему, два их было, – оглянулась на хозяина.
Он испуганно вытаращил глаза, – два, два, – затряс отчаянно бородой.
― Ну, точно, козел! – скривилась про себя Марта, – ему бы еще рога. Ну, да, не важно! Хорошо хоть, что со всеми глазами, – махнула рукой, и продолжила свою пышную речь – я лучезарный светильник его двух, – зачем-то выделила, – глаз. – Так что давай, снимай мое добро. Я резко передумала продавать. А что? сама носить буду. И, вообще, мы уже закрываемся, да, милый? – таким елейным голоском.
Закивал согласно головой Махмуд, молчавший до сих пор. В его словах не было нужды. Совсем растерялся, бедный, от такой неожиданности. Марта так сильно овладела его душой и телом, что напрочь забыл о торге, о выгоде. Рад был несказанно, что жениться на такой удивительной женщине, шальной, что буря в пустыне.
Для Вирены слова Марты, будто плевок на солнце.
― Я плачу золотом и покупаю все это, что на мне, тебе понятно, коза задрипаная. – Молвит ядовито с чувством, с расстановкой, медленно, наслаждаясь моментом.
― Думаешь, если он козел, значит я тоже дура?– не вынесла такого сравнения возмущенная душа Марты, – а ну, давай сюда побрякушки. Обвешалась ими, ровно елка новогодняя. Повторяю, мы закрываемся! Не только слепая, еще и тугоухая. И за что все увечья на одну тупую голову!
Потянулась к ожерелью, стала снимать бесцеремонно.
От такой неслыханной дерзости показалось, что Вирену вот-вот хватит удар. Челюсть отвисла, глаза налились кровью. Разъярено втянула сквозь зубы воздух, готовясь дать решительный отпор. Взгляд переполнен такой несокрушимой злобой! Голос зазвучал особенно визгливо, даже истерически.
― Убери лапы свои
