Татьяна Мудрая - Злато в крови
— Или эмигрировала.
— Еще теплее. Как вы можете заметить, мы трое не в усадьбе Ано-А сидим за праздничным обедом. Кстати, вы там как, хапнули мамино жалованное достояние или еще нет?
Он промолчал с двусмысленной усмешкой.
— Что же не представишь меня своему юному кавалеру? — спросил он чуть погодя. — Только не надо выдумывать несуществующие родственные отношения.
— Не будем, — кивнула она.
— Для охранника слаб.
— Холодно.
— Для любовника слишком молод.
— Еще холоднее, — тихо рассмеялась она.
— И так беден, что порядочного вина не может предложить, Тут есть «Руйо Сангре» двадцатилетней выдержки. Хочешь из моих рук выпить на дальнюю дорожку?
— Спасибо от всей моей души, не откажусь. Но попозже, — рассмеялась Селина. Вид у нее был дружелюбный на редкость.
— Попозже может не выйти.
Всё это время Селина успокоительно перебирала под столом мои пальцы. Как это Ронни Ди не видит, кто перед ним, не чувствует сияния, не ощущает ледяного холода нашей кожи, — думал я. И отчего я, напротив, всей этой кожей чую опасность, такую, какой никогда не подвергался во время моих одиноких охот?
— Как скажешь, начальник. А скажешь ты, я думаю, что половина твоих парней уже здесь.
Ронни Ди кивнул.
— Правильно мыслишь. Умна ты всегда была, сколько я тебя помню.
— Неужто и впрямь половина, без преувеличений?
Я не мог прочесть, о чем она думает, но без труда поймал его мысли и взгляды смертных людей в оцеплении: файер-патроны, напалм, автоматы с разрывными пулями…
— Крепко вооружился. Еще скажи — осиновые колья и капсулы нитрата серебра в иглометах. Кто там у тебя в военспецах ходит — покойники из «Анэнербе», что ли? Всё равно им страшно, твоим прихвостням.
— Не бери на испуг, моя инэни, — он показал зубы, вполне обыкновенные. — Если ты и твой чичисбей сейчас не выйдете со мной, родичам и друзьям из Ано-А будет не тепло, не холодно, а прямо-таки жарко.
— Серьезная заява. Ну, дай руку — и пошли.
Хозяин, до того пребывавший в зачарованном параличе, мигом юркнул в подсобку. Селина кивнула мне, показав на выход, и поднялась со стула. А дальше всё пошло быстро, как при перемотке киноленты: я ментально закрыл вход тем, с огнеметами, а Селина уже лежала в объятиях шикарного джентльмена: правая рука у него под головой, левая прижимает его плечи к полу. Можно пари держать: те, в цепях, и не подозревали, что доверительная беседа приняла не вполне обычный оборот.
— Молодец, брат мой по Крови, — шепнула она, оторвавшись на миг. — Очаруй их. Захлопни им мозги…
И вдруг резко:
— Керт! Да что же я… Что с моим Кертсером, сучий хрен? Где…
Селина встала перед смертным на колени, хлестнула рукой с силтом по левой, затем по правой щеке. Нажала раскрытой ладонью на грудину, еще раз; прижалась к ней щекой.
— Ясно, спасибо. Валяй дрыхни дальше, — она поднялась, ногой отпихнула труп от себя, потом все-таки нагнулась проверить карманы. Курносый пистолетик, откидной нож, портмоне, листки простой бумаги с пометками.
— Шеф, ты там живой? Поди сюда.
Голова бармена показалась из-за косяка двери.
— Мы уходим, полностью заплатив по счету. Держи, — Селина подтянула его к себе, сунула портмоне ему в руки, пачку местной валюты из внутреннего кармана жакетки — за пазуху. — То, что в бумажнике, потрать быстрее, а мое — как знаешь. Брать тебя с собой?
Он кивнул.
— Тогда глаза повяжи крепче, хоть бы и моим хиджабом. Лестница наверх имеется? Да, говорили, что у тебя тут редкое коллекционное вино. Можешь взять бутыль или даже парочку… Э, а вон то я сама, пожалуй, возьму.
Селина запихнула темный сосуд туда, где раньше были купюры, подхватила трепетное тело хозяина с одного боку, я — с другого, и мы пробежали вверх на чердак. По нашим пятам вспухало оранжевое пламя: гвардейцы кардинала, похоже, немного отошли от моего чарованья.
Когда мы, опираясь на вертикальный столб огня, взлетели над боевыми порядками, внизу открылась полная картина хаоса и опустошения. Оцепление рассыпалось: горело уже так, что стоять рядом было невозможно.
— Синтетика, вестимо, — рассудила Селина. — И опять же, сырье для внутреннего сгорания человеческого организма. Эй, хозяин, а ведь накрылось твое небогоугодное дело.
К тому времени мы уже стояли на ногах не очень вдали от происшествия.
— Братья прикажут, так и свиным пометом торговать буду, — донеслось из-под платка. — Сказано же: любая травинка живет в исламе.
— О-о. Я прямо растрогана твоим послушанием. Ну, бывай счастливо, шеф, не переметывайся без конца, а то мозоли набьешь, бегая из шпионов в агенты и обратно. Не лови тараканов на пиво и не открывай больше хитрых кабаков имени папаши Мюллера. Всё, надеюсь больше не встретиться.
— Я тоже надеюсь, — хмыкнул он. — Вам самой удачи, высокая ина Та-Эль.
— Теперь мы пойдем в иное место, — произнесла Селина, провожая хозяина восхищенным взглядом. — Наклюнулось иное дело, не такое…хм…веселое.
Туда пришлось идти километров двадцать: для наших ног пустяки. Ветхий особнячок на отшибе, по сторонам рощица, ближайшее человеческое поселение — метрах в пятистах.
— Гостиница для небогатых динанских иммигрантов, — сухо пояснила Селина. — По преимуществу из военных. Год назад стояла полупустая.
Теперь здесь толпилась куча вооруженного народа, по преимуществу в кустах.
— Ловля на живца, — буркнула Селина. — Для человека западня глупа, для вампира слабовата. Похоже, и эти имеют обо мне слегка превратное представление.
В дом мы проникли без затруднений и, разумеется, незамеченными.
— Ты что, в разведке служила? — спросил я, пока мы двигались темноватыми, не слишком опрятными коридорами, мимо комнат не наполовину, а совершенно без людей. Это я чувствовал.
— Вампир на службе его Величества, — сыронизировала Селина. — Нет. Почти нет. В самом начале жизни. Но позже эти самые агенты короля и гвардейцы кардинала весьма и весьма меня доставали. Конкурирующая фирма.
Навстречу нам плыли запахи: тяжелого пота, человеческих испражнений, боли, гнилой крови — тягостные миазмы умирания. И становились всё крепче, всё безнадежнее.
Крошечный номер на одного: кухня, санузел с душем, спальня. Светильник на стене.
Тот, к кому мы шли, валялся под одеялом на утлой кровати: дряхлый старец шестидесяти лет отроду, в недельной щетине цвета соли, на голове, утонувшей в подушках, чудом держалась шапочка того же фасона, что у меня. Не нужно было поднимать тощую покрышку, чтобы понять: под ней не осталось ничего, что можно было хотя бы назвать плотью.
