Сбежать от зверя - Анна Григорьевна Владимирова
— Ну так расскажи мне, — мягко ввернул я.
Она поджала губы, качая головой.
— Там все очень страшно, Тахир! — не на шутку разошлась Марина. — Если они меня нашли, никакая охрана не поможет! А я слишком много знаю, чтобы дать мне уйти живой.
— Что ты знаешь? — забылся я.
— Что он… — начала она, но осеклась. — Ведет мошеннический бизнес!
— Ты же только картины для него рисовала…
— У меня есть уши.
— Картины тебе не давали фотографировать, но трепались при тебе? — скептически уточнил я. Марина зло засопела и попыталась оттолкнуть меня, но я не позволил, вжимая ее в окно. — Говори, — приказал.
— Нет, — вздернула она подбородок. — Так ты будешь в большей опасности.
— Наркотиками торгует? — не сдавался я. И ее взгляд сказал мне все. Но не до конца. Что-то было во всем этом не так. — Ты… что? Какую роль играла в этом?
Марина поникла и будто потеряла интерес к беседе. Я не угадал.
— Держись подальше, пожалуйста, — ее голос прозвучал бесцветно.
— Как я тогда смогу тебя защитить?
— Ты не полезешь туда, не нарисуешься у него на переднем плане…
— Нарисуюсь, — улыбнулся я грустно и подхватил на руки, — я же не отдам тебя, помнишь?
— И у меня снова никого не будет, — обняла она меня за шею.
Зашелестел дождь за окном, наполняя нашу тишину загадочным шепотом. Я уложил Марину в кровать, залез следом и прижал ее к себе.
— Я буду всегда, — пообещал тихо, уткнувшись губами ей в висок.
* * *
26
* * *
— Давай, ты обещал позировать…
По небу расползался приятный мятный аромат, кожу над верхней губой покалывало, а стоило пройтись по ней языком, все стало понятно. Но приятная тяжесть девочки, сидевшей сверху, примирила с ее игрушками.
— И что ты делаешь? — прохрипел я, сгребая Марину в объятья и подминая под себя.
Марина взвизгнула, выронив тюбик с зубной пастой, а я впился мятными губами в ее рот. В паху потяжелело и отозвалось полной готовностью. Я выпутал девушку их банного халата и разложил под собой на простыни. Вскоре у злоумышленницы холодило везде — я с удовольствием обласкал губами ее грудь, спустился к животу и ниже. Вытереть остатки зубной пасты все же пришлось, но, судя по отклику хулиганки, эффект все же остался и пришелся по вкусу не только мне. Ну вот как ее не сожрать вместо завтрака? И этот доверительный взгляд глаза в глаза, когда навис сверху…
Кажется, пришло время для нежности.
Я не стал набрасываться на Марину — дал привыкнуть, двигаясь медленно и наслаждаясь тем, как она жмурится и кусает губы, пытаясь мне не показать то, что и так принадлежит мне. Ее дрожавшие пальцы впились в плечи, напоминая, как не щадила меня вчера. Царапины заныли под ее ладонями, и я впервые позволил себе закрыть глаза, проваливаясь в настоящее с головой. Какое оно отзывчивое, ласковое, доверчивое… Такое нельзя подвести, отдать кому-то, не защитив, выпустить из рук, не удержав… И я схватил ее крепче, добавляя эмоциям огня и злости. Но Марина позволила мне все — закинуть ее ноги на мою шею и забыться в диком желании, с упоением насаживая ее на член все сильнее. Ее ритмичный стон и хриплый вскрик вязали внутренности в узлы и сводили с ума. И, кажется, только отголоски мятной зубной пасты хоть немного пытались охладить мою агонию…
— Зайчик? — навис я над ней, тяжело дыша.
Ее ноги дрожали у меня на плечах, и я позволил ей разметаться на кровати.
— Ты все же сволочь, Тахир, — насторожило ее недовольное выражение лица. — Я так никогда не усажу тебя мне позировать.
И она прикрыла глаза, сыто выгибаясь подо мной.
— Сегодня, надеюсь, будет более спокойный день, — расслаблено опустился я рядом.
— Неужели? Никакой больше слежки? — И она фыркнула скептически.
— Теперь слежка работает на меня. — Я что, перед самкой хвостом размахиваю? Похоже. Ну, Марина… Подхватил ее на руки и понес в ванную. — Что это за детство с зубной пастой?
— Тебя же наверняка никогда не мазали пастой, — усмехнулась она.
— Не мазали.
— Ну вот. А это очень важный ритуал посвящения…
— Во что? — улыбался я.
— Ну… во что-то очень важное.
— Мне кажется, я сегодня достойно прошел этот ритуал, — оскалился и поставил Марину под душ.
Определенно, с появлением этой женщины в моей жизни появились полутона. Я слишком долго жил в черно-белом цвете. Теперь даже этот больничный номер заиграл красками. Радость дарили обычные вещи: ощущение капель на коже и запах геля для душа, звук работающей кофе-машины и прохладный пол под ногами, который хранил тепло следов моей женщины.
— Ты что будешь? — обернулась она от холодильника, и меня заполнило радостью по самые уши.
— Все то же, что готовишь себе.
— Ты все время ешь то же самое, что и я, — вздернула она пытливо бровь.
— Потому что до тебя я питался виски и еще чем-то безвкусным.
— Тяжелый случай, — покачала она головой. — Куда-то сегодня собираешься?
— Нужно будет съездить по делам, да, — нехотя признался я.
— Разнюхать и размотать? — обернулась она и посмотрела мне в глаза.
— Да, — улыбнулся я снова невпопад, но тут же смущенно принялся оправдываться: — Марина, я просто рад, что могу быть с тобой сегодня.
— Но ты меня не слушаешь, да?
— Я тебя слушаю, — возразил я. — Но не могу просто сидеть, сложа лапы…
Вспомнилось, как она обнимала меня вчера. Но повторения не предвиделось. Марина обошла меня, села за стол и взялась резать хлеб.
— Знаешь, я тоже хочу овладеть техникой шибари. Я бы связала тебя утром вместо того, чтобы пастой тебе усы рисовать. И ты бы лежал и принимал свою беспомощность против этих обстоятельств…
Пока она говорила, я улыбался все шире.
— Эта картинка невероятно будоражит, — признался, пытаясь загладить вину, если она вообще была… Неважно. Мне хотелось гладить и заглаживать всю Марину.
27
— Тахир, а ты не можешь узнать,
