Королева восстанет - Мари Нихофф
– Почему нет? – осторожно спросила я.
Оглянувшись, он посмотрел на меня – взгляд так же холоден, как и голос.
– Потому что я тебе не доверяю, – отрезал вампир.
Краем глаза я видела, как он стискивал руки в кулаки, а потом медленно их разжимал. Только задержав внимание на этом движении, я заметила в его ладони ключ.
Сердце пропустило удар. И внезапно его слова обрели смысл.
– Посадишь меня под замо́к? – сделала вывод я.
Выражение лица Бенедикта осталось жестким.
– Я никогда и не утверждал, что ты свободна. По крайней мере в твоей новой камере есть огромная кровать и ванная комната. Поблагодарить меня можешь потом.
– Очень смешно, – пробормотала я, и глаза опять наполнились слезами.
– А ты видишь, чтобы я смеялся? – парировал он. – Радуйся, что никто еще не копает тебе могилу. Спокойной ночи.
Затем с совершенно невозмутимым видом закрыл за собой дверь и запер ее снаружи.
Пару секунд я стояла неподвижно, уставившись на замочную скважину. С огромным комком в горле вслушивалась в звуки с противоположной стороны. Без понятия, чего я ожидала. Возможно, того, что Бенедикт вернется. Что откроет дверь и извинится. Что поверит мне. Простит меня. Того, что последние несколько дней окажутся всего лишь кошмарным сном, мы заснем в обнимку, а утром к нам в покои, напевая что-то себе под нос, войдет Лира.
Однако ничего подобного не произойдет.
У меня подогнулись колени. Я с трудом заставила себя выключить свет и доковылять до кровати. А там свернулась калачиком и зарылась лицом в подушку.
От нее пахло Бенедиктом.
И его родной аромат прорвал последнюю дамбу у меня внутри. А ведь я должна быть сильной. Возможно, сильнее, чем когда-либо. Должна сделать все, что в моих силах, чтобы исправить ситуацию. Не только то, в чем виновата сама, но и поступки своей семьи. Лире не должны причинить вреда. Люди в городе должны быть в безопасности. Красный Дождь не должен стать еще могущественнее, чем прежде.
Все это потребует от меня больше, чем я могла дать. Тем не менее я готова заплатить эту цену. Потому что если я сейчас еще и способна принять какое-то решение, то оно определенно прозвучит так: «Я буду бороться». Я сделаю все от меня зависящее, чтобы исправить свои ошибки.
Но не сегодня ночью.
Сегодня ночью я буду плакать и тонуть в жалости к себе. Буду ненавидеть сама себя и еще немножко своего брата. Буду скорбеть по всему, что потеряла из-за него, и наблюдать, как часть меня мучительно умирает.
БЕНЕДИКТ
Я не справился.
Как мужчина. Как брат. Как король. Во всех отношениях.
К этому привела не одна ошибка, а целая цепочка ошибок. Бесконечная череда неверных решений и наивной доверчивости, начало которой я даже не мог точно определить. Не мог сказать, когда и где я совершил эти ошибки. И совершал ли их до сих пор. Кажется, я утратил способность различать добро и зло. Границы размылись. Моя рассудительность меня подвела. В каком бы направлении я ни шел – каждый шаг лишь приближал меня к разверзшейся впереди пропасти.
Как-то так получалось, что я всегда добивался полной противоположности тому, чего хотел.
Я хотел, чтобы Лира постоянно находилась рядом со мной. Вместо этого она сбежала, и, возможно, я больше никогда ее не увижу.
Я хотел никогда больше не подпускать к себе Флоренс. Вместо этого она сейчас лежала в соседней комнате на моей кровати, а тихие всхлипы, доносящиеся из-за двери, задевали меня, черт возьми, за живое.
Наверняка она старалась, чтобы я ее услышал. Вероятно, думала, что от этого между нами что-то изменится.
Не изменится.
Это лишь заставляло меня ненавидеть и ее, и себя самого еще сильнее, чем прежде.
Я до сих пор чувствовал, как трещали под моими пальцами кости Валериана. Слышал его рваное дыхание, исполненные болью крики. Всхлипы Флоренс все еще отдавались эхом у меня в ушах. Ее рыдания. Ее отчаянная мольба.
Я хотел сломать эту девушку. Хотел увидеть ее слезы, хотел, чтобы она испытала такой же страх за брата, как я – за Лиру. Эта мысль – единственное, что еще могло принести мне хоть каплю удовлетворения. Потому что ее ответы его не приносили.
И вот теперь я не мог уснуть. Мне не удавалось избавиться от воспоминаний о случившемся в Тауэре. От дрожи ее тела под моим до сих пор покалывало кожу. От того, как она отшатнулась от меня, когда я попытался ее обнять, душу объяло пламя. А ее последние слова в машине по пути сюда были как серебряный кинжал в сердце.
Кто ты вообще такой? Я больше не узнаю тебя.
Я тоже себя не узнавал. Никогда еще мне не было так стыдно за мужчину, в которого я превратился. В которого она меня превратила.
Это все ее чертова вина.
Сквозь тяжелую дубовую дверь опять донесся сдавленный всхлип, и я сдался. Битый час ворочался на диване с боку на бок, пытаясь не дать самому себе зайти в спальню. Знать бы еще, что именно влекло меня к ней. Наверное, мне интересно, как отреагирует Флоренс, если я войду. Плакала ли она, так как хотела, чтобы я ее услышал, или…
Твою мать.
Она не заслужила моей жалости. И единственная причина, по которой я чувствовал необходимость отпереть эту дверь, заключалась в том, что я искал доказательства ее лжи. Как будто она до сих пор не дала мне предостаточно доказательств.
Я неохотно встал и приблизился к спальне. Как можно тише повернул ключ в замке и толкнул дверь.
Внутри меня встретила внезапная тишина. Слышен только тихий шорох одеяла. В полумраке видны ее волосы. Она уткнулась лицом в подушку и больше не двигалась, только тело подрагивало, как будто его сотрясали с трудом подавляемые рыдания.
Значит, она не хотела, чтобы я слышал, как она плачет. А может, просто старалась заставить меня в это поверить, чтобы я засомневался в своих убеждениях. Знала, чего я от нее жду, и сыграла против меня. Или?..
Проклятье, как понять, где правда, а где попытки манипуляции? Я знал, насколько хорошо эта женщина умела играть. И одного этого знания достаточно, чтобы никогда больше ей не доверять.
Я пересек комнату и направился в ванную. Не то чтобы мне было туда нужно, но не хотелось создать впечатление, будто я услышал Флоренс и пришел только для того, чтобы проверить, как она. Пусть знает, что мне на нее наплевать. Или по крайней
