Три запрета Мейвин (СИ) - Марина Дементьева
— Подай воды, Мейвин. Горло отвыкло от долгих разговоров.
Я поднесла ей напиться.
— Студёная водица… Знобко… точно Охотники явились выслушать их повесть и принесли с собою холод.
Я укрыла её меховой полстью и разбудила ленивый огонь в очаге.
Орнат вновь подозвала к себе:
— Уразумела ль мой рассказ?
— Я поняла, — прошептала с невыразимой благодарностью, прижимая к лицу её ладони, прозрачные, как осенние листья.
Прабабка кивнула, отворачиваясь. Тени гладили её лицо.
— Дни Бельтайна минули, и сила возвращается к нему… — промолвила она словно бы про себя. И вдруг с нечаемой силой обняла, прижала: — Тяжела у меня вина перед тобой, внучка!..
— О чём ты, бабушка? Ведь я и живу лишь благодаря тебе!
На мгновенье её рот искривился в жалкой и страшной гримасе. С гневной горечью Орнат воскликнула:
— В том и вина!
Я, верно, онемела от её слов, а Орнат уж выставляла за порог и, прежде чем захлопнуть дверь, успела сказать напоследок:
— Знай и помни одно: он слишком сильно любил тебя…
* * *
Когда, промаявшись вопросами, на другой день пришла в дом на пригорке, Орнат уж ничего не могла ответить.
Она сидела на том же месте, что и накануне, в том же положении, как обычно усаживалась вечерами смотреть на огонь, но очаг давно остыл, из его зева веяло холодом, как из колодца, поленья подёрнулись пеплом. Черты Орнат застыли в спокойствии, никакое тягостное чувство: ни боль, ни страх, ни тревога не омрачило её последних минут. На губах едва приметна была скупая улыбка — Орнат редко улыбалась и всегда сдержанно, позволяя показаться самому краешку радости, — так, словно бы перед смертью ей передали добрую весть, самое малое. Не щедра она была на улыбки. Её поза и выражение лица говорили о том, что смерть она встречала бодрствующей, но чья-то рука закрыла ей глаза.
Я знала, чья.
Я не сразу воротилась в родительский дом, долго сидела с Орнат, о чём-то говорила ей: так крепко засела во мне уверенность, что прабабка всегда поможет.
Вопреки ожиданиям, отец и матушка перенесли очередную невзгоду без слёз и упрёков. Всего больше горевали они из-за меня.
Нелегко было привыкнуть, что Орнат покинула пределы этого мира. Не раз и не два я обнаруживала себя на полдороги к дому прабабки. Бывало, забывшись, звала её, а, вспомнив, замыкалась в молчании. Прекрасна Благодатная страна, где теперь обитель Орнат, но долгая с ней разлука горька.
Похороны устроили достойные. Орнат снарядили в дорогу лучшие её убранства и украшения, положили с нею любимые её вещи, магические принадлежности и зелья, чтобы она могла продолжать привычные занятия и была принята с почтением.
Теперь за помощью приходили ко мне. Прабабка крепко втолковала преемнице свою науку, и я могла заниматься делом почти бездумно, тогда как мысли были заняты другим, а чувства онемели. Одно лишь и способно было пробудить во мне любопытство: я жадно ловила редкие вести из Тары, и утешиться было нечем. По всему выходило, что войско законного короля ему верно, слаженно и лучше подготовлено, вражеские же войска разобщены, и, как известно, за посуленную награду охотно творят беззаконие, но неохотно отдают жизни — за Фэлтигерном же шли по доброй воле. Но войска смутьянов по-прежнему превосходили их числом. Фэлтигерн мог рассчитывать на победу, но победу дорогой ценой, такую, что сродни поражению.
Каждый день ходила к свежему холму, который уже сплошь солнечно желтел соцветиями дрока. Выливала на землю чашу мёда, рассыпала раскрошенную луковую лепёшку, любимую стряпню Орнат. Садилась и говорила о том, что могла доверить лишь Орнат, и мысли текли ровней, словно бы молчаливое присутствие прабабки, присматривающей за мною с Той Стороны, направляло ход дум, утишало тревоги.
Там-то всё и решилось. Медлить дольше представлялось немыслимым.
В тот миг, словно бы осветившись изнутри облегчительной уверенностью, знать, и нарушила второй гейс. Прежде слова и поступка была мысль, определившая будущее.
Орнат не изменила давнему слову не открывать имени сероглазого моего наваждения. Но рассказанная ею легенда, к горю моему легендой не бывшая, поведала истину.
Прижавшись ладонями и щекой к нагретой солнцем траве, прошептала:
— Имя, данное ему отцом с матерью, он, верно, и сам позабыл… но мне ведомо иное — то, что он носит, точно оковы, то, что ввергает в страх храбрецов. До сей поры я бежала назначенного… время коротко. Мои сомнения и страхи обращаются зажжёнными стрелами — земля наша в огне. Ты сказала тогда: он любил меня… Что ж, если это хоть сколько-нибудь правда, он исполнит просьбу той, что не вполне ему безразлична.
Тогда мне почудилась лёгкая дрожь, точно могильный холм ответил вздохом.
Примечания:
Кельты не боялись смерти (немало изумляя этим захватчиков-римлян), а загробный мир рисовался им прекрасным местом, где царит радость, а умершие появляются там в узнаваемом виде, чтобы продолжать существование без невзгод и боли. Названия этого потустроннего мира говорят сами за себя: Равнина Блаженства, Благодатная страна.
Маленький народец
В тот день я обратилась тенью отца и матушки, заговаривала с ними о чём-то пустом, словом,
