Ольга Матвеева - Ночные разговоры с ангелом
2
В ту последнюю субботу Фима проснулась поздно. Сладко потянулась, лежа в постели, встала, раздвинула шторы — шел снег. Зыбкое белое покрывало припорошило землю, и мир уже не казался таким уж безрадостным. Фима выпила кофе, который раньше никогда не пила, потому что мама всегда говорила, что кофе вреден для здоровья, а также для цвета лица и зубов. Кофе был вкусный, ароматный. Фима съела две пышных булочки с маком и помадкой, купленных вчера вечером. Они были восхитительны. Булочки Фима не ела уже лет пять, потому что мама как-то сказала, что она начала поправляться и пора бы уже прекратить все эти высоко калорийные излишества, потому что фигура может необратимо испортиться. Утро было прекрасным. Умирать не хотелось. И все же Фима около четырех часов дня решительно намазала лицо кремом — мама часто любила повторять, что выйти на улицу без крема на лице все равно, что выйти босиком на мороз, накинула свою нарядную норковую шубку, подаренную папой, и отправилась в магазин делать необходимые приготовления. Она купила вяленой воблы. Ей всегда хотелось ее попробовать, но мама говорила, что есть соленое, в целом, вредно, а воблу, в частности, как-то по-плебейски. Мама говорила, что вобла — дешевое удовольствие пролетариата. Еще Фима купила бутылочку пива. Пива она тоже ни разу не пробовала. Папа говорил, что с бутылочки пива в хорошей компании и начинается алкоголизм. А в жизни Фимы не было ни хороших компаний, ни пива, значит, алкоголизм ей не грозил. Еще Фима купила сырокопченой колбасы, семечки, маринованные огурчики, сок в пачке и гамбургер — все это было в списке запрещенных продуктов. Поколебавшись, положила в корзину пачку сигарет — должна же она и это попробовать. И, конечно же, приобрела бутылку коньяка. Потом в одной аптеке она купила три упаковки снотворного и еще две в другой — чтобы не вызвать подозрений. Потом она купила два букета кал. Не удержалась и прихватила еще огромный букет белых хризантем — цветов поздней осени. Дома Фима поставила цветы в жизнерадостные вазы из муранского стекла. Постелила на стол льняную кружевную скатерть, которую мама привезла из Гента и подарила со словами, что в приличном доме для гостей нужно прилично сервировать стол. Гостей в Фимином доме не было. И сегодня был дебютный выход парадной бельгийской скатерти, ведь в гости должна была заглянуть смерть. На стол Фима поставила тарелки из белого английского фарфора, в пене хрупкой золотой каймы. Тоже подарок мамы на совершеннолетие. Выложила серебряные приборы — подарок папы на один из дней рождения. Таблетки она положила в изящную розетку. Фима красиво разложила запретные продукты на английском фарфоре. Коньяк перелила в причудливый хрустальный графинчик. Фима не знала, куда перелить пиво — подходящей емкости у нее не было, поэтому она просто поставила бутылку на стол. Не было у нее и стаканов для пива, поэтому Фима решила выпить его совсем уж бунтарски — из горла. Проблемы возникли с воблой — Фима не умела ее чистить. Но все же ей это удалось. Потом Фима долго не могла отмыть руки. Ей не хотелось умирать с руками, пахнущими рыбой. Но потом она решила, что это совершенно не важно. Фима долго и тщательно наносила макияж, делала прическу. Надела свое фантастическое красное платье. Снова залюбовалась своим отражением в зеркале и снова представила себя кружащейся в вальсе с важным господином во фраке и привычно спросила неизвестно кого: «Ну почему я одна? Почему?». И снова не получила ответа. Фима зажгла небольшую хрустальную люстру над столом, погасила остальное освещение и в поблескивающем золотом и серебром полумраке позвонила единственному человеку в этом городе, который относился к ней с определенной долей симпатии. Это была страшненькая и вечно несчастная Леночка. Что-то вроде подруги. Она звонила Фиме раза два в неделю и выплакивала ей свои неприятности. Леночка, кажется, даже не замечала, что Фима красавица, идеальная женщина с большой квартирой и большой машиной. Леночка, кажется, не замечала Фимину великолепную внешнюю оболочку, а глядела куда-то внутрь и видела там одинокую, смятенную, испуганную душу. Еще более несчастную, чем ее собственная. Так вот Леночкин номер и набрала Фима, и таинственно сказала, что если не позвонит через два дня, пусть Леночка к ней заглянет и на всякий случай прихватит запасные ключи от Фиминой квартиры, которые хранились у Леночки.
— А что случилось? — сердобольно поинтересовалась Леночка.
— Да, ничего страшного — приболела немного, ты же знаешь, когда ты одинок, в голову лезут разные глупости, что если вдруг умрешь, твой разложившийся труп найдут только через полгода, когда соседи уже не смогут выносить страшную вонь.
— Ну и шутки у тебя!
— Извини, это, действительно, просто мрачная шутка — мне очень нехорошо, думаю, я поправлюсь, но на всякий случай все же загляни ко мне через два дня, если я не позвоню.
— Хорошо. — Рассеянно ответила Леночка.
«Даже помочь не предложила, — горько подумала Фима, — если бы хотя бы поинтересовалась, чем я болею, может, я бы решила пожить еще. Но она не поинтересовалась. А я тоже хороша, какую роль я ей приготовила — возиться с моим трупом».
Повздыхав пару минут, Фима уселась писать прощальные письма своим каллиграфическим, правильным и занудным почерком. Первое она адресовала Леночке. В нем она извинилась за свое безответственное поведение, объяснила, что ей просто больше не к кому обратиться после смерти. Дальше шли телефоны ее родителей и ритуальных служб. К письму были приложены четыре хрусткие розовые бумажки по пятьсот евро — все Фимины сбережения. Этого должно было хватить и на похороны, и на моральную компенсацию. Письмо родителям было длиннее — она умоляла ее простить и пространно объясняла, что так жить больше не может, что устала от одиночества, пустоты и бессмысленности существования и снова, и снова умоляла ее простить. Когда с письмами было покончено, Фима приступила к последней трапезе. План был таков: сначала Фима наедается и напивается, а потом начинает травиться. Пиво оказалось невкусным, а вобла — великолепной. А вот пиво с воблой — весьма недурственным сочетанием. Наверное, действительно, было весело пить пиво с воблой в хорошей компании. Жаль, что Фима никогда уже этого не узнает. Потом последовала дегустация сырокопченой колбасы и маринованных огурчиков, гамбургера и семечек. Все было так невыносимо вкусно. Все это кулинарное безобразие обильно запивалось коньяком и апельсиновым соком из пачки. Коньяк Фиме понравился. Настолько понравился, что она пила один бокал за другим. Фима включила радио. Она подпевала хитам и танцевала, как заведенная. Время шло к полуночи, коньяк заканчивался. Фима была пьяна. В хлам, именно так, как и хотела. И ей не было стыдно перед мамой и папой. Когда она уплетала очередной кусок колбасы, ее взгляд с трудом сфокусировался на розетке, в которой лежали таблетки снотворного. Фима вспомнила, что собралась умирать.
