Морин МакГауэн - Потерять и найти
Он прав. Это невозможно. Кара стала жертвой синдрома ошибочного опознания. Как свидетель, которому при третьем просмотре кажется, что он узнал подозреваемого. После многолетних поисков таинственного незнакомца, после того, как он годами чудился ей повсюду, снился, в её памяти всё спуталось. Ошибка мозга, совместившего лицо из прошлого с лицом сидящего перед ней мужчины. Надо бы разделаться с этим и пойти домой, выпить бокал вина — завтрак любителей ночных смен.
— Ваш адрес?
— Золотце, вы же только что заходили меня проведать. Штат Нью-Йорк, Центральный парк города Нью-Йорк, южная сторона пруда, рядом с террасой.
Она закатила глаза и написала: «постоянного адреса нет».
— Число, месяц, год рождения?
— Семнадцатое апреля… — он замешкался и чуть скривил рот. — Какой сейчас год?
— Простите?
— Год. — Он откинулся на спинку. — Сколько лет после рождества Христова человечество успело прожить к этому прекрасному утру?
— А, две тысячи девятый. — Может быть, зря она так быстро исключила возможность психушки?
Он на секунду поднял глаза к потолку, а потом постучал пальцем по бланку:
— Напишите: семнадцатое апреля тысяча девятьсот семьдесят седьмого. — И выдал ослепительную улыбку, сверкнувшую в глазах.
У Кары сжался желудок, она поморгала, пытаясь прогнать чувство узнавания. Одиночество заставило её вообразить некую связь между ними. Фокусы подсознания. Уж слишком давно она ни с кем не встречается.
— Мистер Реддик, вам нет смысла лгать.
— Милая, — он наклонился к ней, — когда я в последний раз подсчитывал, сколько мне лет, получилось тридцать два. Поэтому, если сейчас две тысячи девятый, то, значит, я родился семнадцатого апреля тысяча девятьсот семьдесят седьмого. — Судя по виду — рот до ушей — он явно забавлялся.
Кара же, напротив, не находила ничего забавного в том, как её нутро отзывается на его сексуальную улыбку. Пришлось напрячься, чтобы здоровой дозой раздражения подавить влечение.
Тысяча девятьсот семьдесят седьмой? Похоже на правду. Она родилась на два года позже, а мужчина выглядел её ровесником — и это ещё раз доказывало, что перед ней сидит не тот, за кого она его приняла. Чему он так радуется? Наконец до неё дошло:
— О! С днём рождения!
— Золотце, праздник устраивать незачем. — Он снова откинулся на спинку. — У меня каждый день — день рождения.
Насмешливая ухмылка подействовала на неё как удар под дых.
— Сержант. — Кара выпрямилась и скрестила руки на груди, затянутой в униформу.
— Что?
— Сержант, а не золотце.
Он закатил глаза и поднял руки ладонями вверх:
— Послушайте, сержант. Я не шовинист. И считаю, это круто, что сейчас цыпочки могут носить оружие. Я просто пытаюсь быть доброжелательным.
«Доброжелательным, ага, так я тебе и поверила».
— Вы понимаете, что серьёзно влипли? Вы ударили моего напарника.
— Свинья он — ваш напарник.
«Да, с этим не поспоришь». Чтобы удержаться от улыбки, пришлось прикусить губу.
— Послушайте, мистер Реддик. Мне кажется, вы не такой уж плохой парень, и я была бы рада отправить вас в приют или отослать домой вымаливать прощение у жены, или кто там выпер вас на улицу прошлой ночью. Вы же почему-то из кожи вон лезете, чтобы я пожалела о своём желании вам помочь. Вам что, хочется провести пару месяцев за решёткой?
Он пожал плечами.
Кара снова склонилась к нему, уперевшись ладонями в стол:
— Поверьте, у нас жуткая очередь из дел на рассмотрение. Сто лет пройдёт, прежде чем вы предстанете перед судьёй.
— Да делайте, что хотите. — Он насмешливо приподнял бровь. — Я точно знаю, где окажусь завтра на рассвете, и это будет не камера, которой вы мне грозите. Зуб даю.
— Ну надо же! Думаете, не стану отправлять вас под суд? — Он читал её, как раскрытую книгу. Чёрт бы его побрал!
Он шевельнул кистью, и край чего-то острого натянул ткань кармана его брюк.
С колотящимся сердцем Кара вскочила, расставила ноги и положила руку на пистолет.
— Что там у вас в карманах? На стол! Быстро.
Как же можно было настолько потерять хватку и не проверить их раньше!
Пожав плечами, он вынул золотую зажигалку и пачку жевательной резинки из одного кармана пиджака, смятый конверт и маленький ключик из другого. Резинка хоть и американской фирмы — надпись на пачке гласила «Wrigley», — но, видимо, куплена за границей, таких упаковок Кара раньше не видела. По-прежнему держа руку на оружии, она наблюдала, как мужчина вытащил из брюк и вывалил на стол пригоршню банкнот и монет. Три долларовые бумажки, тоже странные. Фальшивки? Может быть. Уж точно не из недавно выпущенных.
— Другой карман.
Он вытащил кулон и, дав повисеть секунду, уронил на металлическую столешницу. Сначала звякнула эмалевая бабочка-подвеска, а потом, шурша, словно медленно сыплющийся песок, зазмеилась цепочка.
Кара вся покрылась гусиной кожей:
— Откуда это у вас?
— От сбежавшей из дома девчонки-подростка — как-то встретил в парке.
Кара напряглась, ей не хватало воздуха, её колотило. Она тряхнула головой, пытаясь отогнать невозможные, нереальные мысли, которые упорно крутились там.
У задержанного распахнулись глаза. То, что он тут же снова натянул маску безразличия, больше не имело значения. Несколько секунд удивлённого узнавания, изумления в его взгляде — и Кара словно перенеслась в пространстве и времени — из полицейского участка в парк на пятнадцать лет назад. В тот день в тысяча девятьсот девяносто четвёртом, который, как теперь иногда казалось, ей привиделся.
Ей всё привиделось.
— Убирайся. — Это мужчина не был тем, кого она искала. А если и был, то, значит, насмехался над ней.
— Как, никакой тюрьмы?
Его оскорблённый тон только подлил масла в огонь её злости, вызванной смятением. Кара показала на дверь:
— Вон отсюда. Немедленно.
И, чувствуя себя так, будто у неё всё не только в голове, но и в теле смешалось, Кара смотрела, как он распихивает своё имущество по карманам и выходит.
Сам мужчина, и его улыбка, и глаза, и старомодные одежда и стрижка — всё было так похоже на человека, который спас ей жизнь. Но это не мог быть он. Разве что ему удалось прожить пятнадцать лет и ни на день не состариться.
Держа руки в карманах, Джейк крутил пальцами подвеску. Как ни трудно было поверить, что его задержала та самая девчонка, но бабочку она явно узнала.
С первого же мгновения, как только он услышал её голос, что-то в ней показалось знакомым, но ему никак не удавалось увидеть истины — такой очевидной! — пока он не вытащил кулон. Повзрослевшая, в форме полицейского, без густо подведённых глаз — тогда он стирал чёрные разводы с её щёк всё тем же проклятым платком, — это, без сомнения, была она.
